"Борис Львович Васильев. Прах невостребованный " - читать интересную книгу автора

Все это устроится постепенно. Острота горя у "нее" уляжется. Ах,
Господи, я припоминаю теперь все мелочи, все детали моего объяснения с нею и
все более убеждаюсь, что для нея самое страшное - это внешняя материальная
сторона вопроса. Да! Никогда я так остро не был обеспокоен этим вопросом,
как теперь, и никогда не был так безпомощен в этом отношении, как теперь. От
денег, выдаваемых при производстве, у меня останется одно воспоминание (нас
буквально грабят), жалования учительского лишили, жалование офицерское -
только 20 мая, и я - в дурацком положении.
Завтра приду между 5-6 ч. в. А пока до свидания, моя дорогая Женек!
Крепко, крепко целую тебя. Буду ждать и сегодня от тебя весточки по
возвращении из лагеря, куда идем через час. А знаешь, вопрос-то о квартире
для меня остается еще открытым - придется несколько дней по окончании
училища просидеть в первой попавшейся гостинице!
До свидания, Женек! Твой навсегда Федра".
"23 мая 1916 г.
К чему и ради чего вся эта трагикомедия с прятками, умышленным уходом
из комнаты наверх? Ты ли это, моя дорогая разлучница? Все это так непохоже
на тебя, что я прямо поражаюсь. Разве ты обязана кому-нибудь отчетом в своих
поступках? Что касается меня, то я так же независим, как ветер полевой. Я
сжег свои корабли. Что нам до людей, разве они сделают нас счастливыми? Они
для этого слишком безсильны, как безсильны помешать тому, что так необходимо
для нашего счастья. Скажу прямо: если ты будешь прятаться от меня, я
уничтожу причину этого прятания - т.е. скажу бывшей жене Клавдии Ивановне,
что люблю именно тебя. Ведь не могу же я подумать, что ты боишься Кл. Ив. Ты
пришла и бросаю писать!"
(Без подписи и обращения).
"31 июля 16 года.
Женек, знаешь что? Только не смейся надо мною - помолись, чтобы я
вернулся к тебе невредимым.
Здравствуй, моя милая, дорогая Женек! Сейчас только пришел из
Офицерской столовой, где вкусно поужинал. Впрочем, начну по порядку.
Как ты сама видела, в вагоне теснота была ужасная, и я сидя соснул не
более часу. До "З" ехали безупречно, куда мы прибыли в 9 ч. 30 м. утра.
Пошли к нач-ку бригады, он нас вдруг назначил в 266-й пех. зап. баталион,
стоящий здесь же. Пришли к баталионному командиру, представились; всех нас
разбили по разным ротам: меня в 3-ю, Емельянчика в 4-ю; роты стоят в
деревне, но моя и Емельянчика роты на разстоянии не более полуверсты друг от
друга. Скучно нам показалось здесь - опять занятия. Большинство стараются
задержаться. Стоило ли из-за этого мне разставаться с тобою - милым,
хорошим, светлым солнышком? И мы, т.е. я и Емельянчик, завтра подаем рапорта
об отправлении нас на передовыя позиции в первую очередь. Поймешь ли ты
меня, дорогая, в этом упорном стремлении все ближе и ближе к огню, может
быть, и к смерти? Сердце кровью обливается, когда мелькнет мысль, что я, я,
безумно, безконечно тебя любящий, сам ускорил нашу разлуку, но, дорогая,
что-то фатальное, что-то вне меня стоящее влечет меня туда, вперед, где
кровь, страдания, слезы. Это - экзамен нашей судьбы, страшный экзамен, на
который не каждый добровольно согласится, но если мы его выдержим, я
окончательно поверю в Бога, и тогда, дорогая Женек, какая красивая
счастливая жизнь у нас впереди! Дорогая моя, только теперь я начинаю
понимать, как глубоко, как сильно я люблю тебя, мое светлое солнышко. Люби и