"Молот Люцифера" - читать интересную книгу автора (Нивен Ларри, Пурнель Джерри)

ЯНВАРЬ: ЗНАМЕНИЕ

Голубой мерседес свернул с окружного шоссе Беверли Хилз и подъехал к особняку ровно в пять минут шестого. Джулия Суттер изумлена была чрезвычайно:

— Господи, Джордж, да это же Тим! И точно к назначенному времени!

Джордж Суттер подошел к ней и выглянул из окна. Да, это машина Тима. Усмехнувшись, он вернулся к бару. Званые вечера, устраиваемые его женой, считались событиями значительными, а этому вечеру, к тому же, предшествовали недели заботливой подготовки, подготовки и еще раз подготовки. И чего она так боялась, что никто не явится? Психоз этот стал настолько распространенным, что пора бы ему подобрать название.

Вот уже появился Тим Хамнер. Причем появился вовремя. Странно. Тим — из третьего поколения богатой семьи. По меркам Лос-Анджелеса, это старые деньги, и денег у Тима много. Он посещает только те вечера, на какие сам хочет попасть.

Архитектор Суттеров любил, должно быть, сращивать стили. Стены были прямоугольными, и углы здания тоже. А бассейны в саду — мягко изогнутые, самых прихотливых форм. Справа особняк смотрелся как традиционная вилла стиля «монстр»— белые оштукатуренные стены и красная черепичная крыша — а слева как норманнский замок, магическим образом перенесенный в Калифорнию. Для Беверли Хилз это не было необычным, но приезжие с востока всегда изумлялись. Особняк Суттеров располагался вдали от улицы, как и предписывалось отцами города для этой части Беверли Хилз. Настолько вдали, что высокие пальмы, казалось, не имели к нему никакого отношения. К самому зданию, изгибаясь огромной петлей, вела асфальтированная аллея. Возле крыльца стояли восемь слуг для помощи в парковке автомобилей — проворные молодые люди в красных куртках.

Не заглушая мотора, Хамнер вылез из машины. Взвизгнул автоматический напоминатель. В другое время Тим не преминул бы огрызнуться, в сильнейших выражениях проехавшись бы по поводу геморроя своего механика, но сейчас не обратил на этот визг никакого внимания. Глаза его были задумчивы, рука похлопала по карману, затем полезла вовнутрь. Слуга-парковщик заколебался — на чай дают обычно только перед отъездом. Но Хамнер не спеша с задумчивым видом прошествовал мимо него, и тот двинулся к машине исполнять свои обязанности.

Хамнер посмотрел вслед одетому в красное юнцу. Может, этот парень, а может, и другой из них интересуется астрономией. Эти ребята здесь почти всегда либо из Лос-Анджелесского Университета, либо из Университета Лойолы. А что, быть может… Он тут же с неохотой признался себе, что такого быть не может. Тим вошел в дом. Рука его то и дело как бы случайно залезала в карман — ощутить, как шуршит под пальцами телеграмма.

Огромные двойные двери распахнулись, открывая обширное внутренне пространство здания. Прихожая от остальных помещений отделялась высокими арками, выложенными красным кирпичом — намек на стены, долженствующие разделять комнаты. Пол во всем доме был один и тот же: коричневый кафель, расписанный яркими мозаичными узорами. Здесь вполне можно было разместить сотни две гостей, если не больше. А возле бара сейчас собралось не более дюжины… Они весело и оживленно беседовали — немного более громко, чем следовало бы. Гости выглядели как-то затерянно среди этого пространства, сплошь заставленного столами. На столах — свечи и расшитые скатерти. В однотипной одежде — слуги. Их почти столько же, сколько гостей. Всего этого Хамнер не замечал — он вырос в подобной же обстановке.

Джулия Суттер отделилась от крошечной группы гостей и поспешила навстречу Тиму. Губы ее были накрашены, лицо поднято, и лицо это было намного моложе ее самой. В дюйме от щеки Тима она губами сделала движение, похожее на поцелуй. «Тимми, я так рада видеть вас!». Затем заметила его сияющую улыбку.

Она слегка отшатнулась, глаза ее сузились.

Как бы поддразнивая его, но с подлинной тревогой в голосе:

— Боже мой, Тимми, чего вы накурились?

Тим Хамнер был высоким и костлявым, но с маленьким намеком на брюшко — как раз таким, чтобы не создавалось впечатления об излишней приглаженности фигуры. Его лицо было как бы создано для меланхолии — давало знать себя происхождение. Семья его владела дающим весьма высокий доход кладбищем и моргом. Однако сейчас его лицо было прорезано ослепительной улыбкой, а в глазах сиял странный блеск.

— Комета Хамнера-Брауна, — сказал он.

— О! — Джулия вытаращила глаза. — Чего?

Услышанное не имело для нее никакого смысла. Комету купить нельзя. Она пыталась сдерживать волнение, а глаза ее тем временем прыгали то к мужу — успел ли он уже выпить еще одну рюмку? — то к двери — не пришел ли еще кто-нибудь из гостей? Приглашения были сформулированы достаточно ясно, и самые важные гости, пожалуй, уже пришли — пришли рано, не так ли? — и они не должны долго дожидаться, пока…

Снаружи донеслось низкое урчание мотора какой-то мощной машины. Через узкие обрамляющие дверь окна она увидела, как из темного лимузина высыпало с полдюжины народу. Тим сможет позаботиться о себе сам. Она похлопала его по руке:

— Очень мило, Тим. Извините меня, хорошо?

Поспешная, выражающая что-то интимное улыбка, и Джулия исчезла.

Если это сколько-то и смутило Хамнера, то он этого ничем не проявил, а направился прямиком к бару. Сзади него Джулия спешила приветствовать самого важного гостя — сенатора Джеллисона — и его свиту. Он всегда прихватывал с собой не только членов семьи, но и помощников.

Когда Тим Хамнер добрался до бара, улыбка его стала еще более ослепительной.

— Добрый вечер, мистер Хамнер.

— Добрый вечер. У меня сегодня замечательное настроение. Можете поздравить меня, Родригес. Мое имя собираются присвоить комете!

Майкл Родригес, протиравший за стойкой бокалы, слегка смутился.

— Комете?

— Ага. Комета Хамнера-Брауна. Она приближается, Родригес. Примерно в… м-м… июне… плюс-минус пара недель… ее можно будет видеть. — Хамнер извлек телеграмму и с треском развернул ее.

— Здесь, в Лос-Анджелесе, мы ее все равно не увидим, — Родригес вежливо улыбнулся. — Чем могу быть вам полезен?

— Шотландского. Ее вы сможете увидеть. Она, возможно, величиной с комету Галлея. — Хамнер взял бокал и огляделся. Целая группа собралась вокруг Джорджа Суттера, а люди сейчас притягивали Тима, как магнит. В одной руке у него была телеграмма, в другой — бокал с выпивкой. Джулия, тем временем, встретив, вводила в дом новых гостей.

Сенатор Артур Клей Джеллисон чем-то напоминал кирпич. Он был скорее мускулист, чем тучен. Грузный, общительный человек, украшенный густой седой шевелюрой, он был дьявольски фотогеничен и его могла узнать в лицо добрая половина страны. Сейчас его голос звучал так же, как и во время телевизионных передач: мягкий резонирующий голос, такой, что казалось, будто сенатор обретал некую таинственную значимость.

У Маурин Джеллисон, дочери сенатора, были длинные темно-рыжие волосы и бледная чистая кожа. И красота, от которой в другое время Тима Хамнера охватил бы приступ застенчивости. Но когда Джулия Суттер обернулась и — наконец-то! — сказала: «Так что там насчет…», он даже не улыбался.

— Комета Хамнера-Брауна! — Тим взмахнул телеграммой. — Китт-Пиккская обсерватория подтвердила мои наблюдения! Это действительно комета, моя комета, и ей присваивают мое имя!

Маурин Джеллисон чуть приподняла брови. Джордж Суттер осушил свой бокал, и лишь после этого задал очевидный вопрос:

— А кто такой Браун?

Хамнер пожал плечами. Выпивка из лишь чуть отпитого бокала плеснула на ковер. Джулия нахмурилась.

— Никогда раньше не слышал о нем, — сказал Тим. — Но Международный Астрономический Союз утверждает, что он обнаружил комету одновременно со мной.

— Так значит, вы — владелец половины кометы, — сказал Джордж Суттер. Тим искренне рассмеялся.

— Джордж, если вы когда-нибудь станете владельцем половины кометы, я куплю у вас все те акции, которые вы так старательно пытались мне продать. И целую ночь буду поить вас за свой счет. — Двумя глотками он расправился со своей выпивкой.

Подняв глаза, он обнаружил, что слушатели рассеялись, и направился обратно к бару. Джулия, завладев рукой сенатора Джеллисона, вела знакомить его с новичками. По пятам за ними следовали помощники сенатора.

— Половина кометы — это очень много, — произнесла Маурин. Тим обернулся и обнаружил, что она по-прежнему находится рядом с ним. — И как вы вообще смогли разглядеть хоть что-то через этот смог?

В голосе звучал интерес. И глядела она с интересом. И никто не мешал ей уйти со своим отцом. От шотландского у него потеплело в горле и в желудке. Тим принялся рассказывать о своей горной обсерватории. Ее — обсерваторию — отделяют от горы Вильсон не так уж и много миль, но, тем не менее, она находится достаточно далеко в глубине гор Анджелес, чтобы свет Пасадены не мешал наблюдениям. Там у него есть запасы пищи, есть помощник, и он месяцами проводит ночные наблюдения неба. Он следит за уже известными астероидами, за спутниками планет, он приучает свои глаза и мозг наизусть помнить небо. Наблюдая, он постоянно ожидал найти току света там, где ее быть не должно, заметить аномалию, которая…

В глазах Маурин появилось знакомое выражение.

— Я уже надоел вам? — спросил он.

Она стала извиняться.

— Нет, нет, ну что вы, просто… так, случайная мысль.

— Я знаю, что меня иногда заносит.

Она улыбнулась, покачала головой. Ее роскошные темно-рыжие волосы всколыхнулись, пустились в пляску.

— Нет, мне действительно интересно. Папа — член подкомиссии по финансированию науки и астронавтики. Он любит отвлеченные научные исследования, и от него это перешло ко мне. Просто я… Вот вы — человек, знающий, чего он хочет, и вы нашли то, что искали. Не о многих можно сказать то же самое. — Она внезапно стала совсем серьезной.

Тим смущенно рассмеялся.

— Мне что, исполнить на бис?

— Ну… вот что вы будете делать, если вы высадились на Луне, и тут выяснилось, что куда-то потеряли программу исследований?

— Хм… Не знаю. Я слышал, конечно, что у высаживающихся на Луне бывают некоторые трудности…

— Ладно, пускай вас это не беспокоит, — сказала Маурин. — Сейчас вы не на Луне, так что наслаждайтесь.

Очищая улицы от смога, вдоль холмов Лос-Анджелеса дул сухой и горячий ветер, известный под названием «Санта Анна». В рано наступивших сумерках танцевали огни уличных фонарей. Гарви Рэнделл и его тень Лоретта катили в зеленом «торнадо» с открытыми стеклами. Приятно: летняя погода в январе. Доехали до особняка Суттеров. Гарви притормозил машину возле одетого в красную куртку слуги-парковщика. Подождал, пока Лоретта отрегулирует на лице тщательно отработанную улыбку. Они вместе проследовали через огромный парадный вход.

Сцена — обычная для вечеринок, устраиваемых в Беверли Хилз. Сотня людей рассыпана промеж маленьких столиков, и еще сотня собравшихся кучками. Музыкальный ансамбль в углу наигрывал что-то веселое. Прилипший к микрофону певец наглядно демонстрировал всем, в каком он экстазе.

Поздоровавшись с хозяйкой, они разделились. Лоретта нашла себе собеседников, а Гарви по самой многочисленной группе засек расположение бара, где и получил свой любимый двойной джин с тоником.

Рикошетом до него доносились иногда обрывки разговоров. «…Понимаете, мы запрещаем ему заходить на белый ковер, и получилось так, что кот стоял в самой середине этого ковра, а пес, как часовой, ходил, карауля, по периметру…»

«…и вот, на сиденье прямо впереди меня в самолете — прекрасная юная цыпочка. Просто потрясающая цыпочка, хотя все, что я мог видеть — это ее затылок и волосы. Я уже начал подумывать, как бы это ее снять, и тут она оборачивается и говорит: «Дядя Пит! А вы что здесь делаете?..»

«…парень, это здорово помогает! Когда я звоню и говорю, что это член комиссии Роббинс, я как бы заново сдаю экзамен. С тех пор, как мэр научил меня, у покупателя больше нет права выбора. А также права на ошибку…»

Все эти кусочки и обрывки профессионально укладывались в памяти Гарви: он занимался телевизионной документалистикой. Не слушать он не мог, хотя ему и не хотелось слушать, действительно не хотелось. Окружающие его люди нравились ему. Иногда ему даже хотелось иметь такой же образ мышления, как и у них.

Он огляделся, высматривая Лоретту, но она была недостаточно высока ростом, чтобы выделяться в этой толпе. Зато его взгляд наткнулся на высоко взбитую неправдоподобно-оранжево-рыжую прическу Бренды Тей, с которой Лоретта говорила перед тем, как Гарви направился к бару. Расталкивая локтями желающих выпить, он двинулся в сторону Бренды.

— Двадцать миллиардов баксов — и за все это мы смогли лишь прогуляться по скалам! На эти проклятые ракеты доллары — миллиардами! — текут как вода меж пальцев. И зачем мы на них столько тратим, когда за такие деньги мы могли бы получить…

— Кучу дерьма коровьего, — сказал Гарви.

Джордж Суттер обернулся в изумлении.

— О, Гарви… Привет!.. Вот и с «Шаттлом» то же. Именно то же самое. Деньги просто утекают сквозь пальцы…

— Эти деньги уходят не на ветер, — чистый, мелодичный громкий голос прервал разглагольствования Джорджа, и игнорировать его было невозможно. Джордж остановился на полуслове.

Гарви посмотрел на нее — эффектную, рыжеволосую, в зеленом вечернем платье, оставляющем плечи открытыми. Ее взгляд встретился с его взглядом. Гарви первым отвел глаза. Затем улыбнулся и сказал:

— Ваши слова означают то же, что и «кучу дерьма коровьего»?

— Да, только более обоснованно, — она усмехнулась, а Гарви, вместо того, чтобы убрать улыбку, продолжал ухмыляться. Она тут же бросилась в атаку.

— Мистер Суттер, НАСА не тратило на «Аполлон» деньги, предназначенные для улучшения производства скобяных изделий. Мы оплачиваем и исследования, направленные на улучшение производства скобяных изделий, для этого есть свои деньги — и есть скобяные изделия. Деньги же, затраченные на знания, не есть деньги, утекшие, как вода сквозь пальцы. Что же касается «Шаттла», то это — плата за то, чтобы попасть туда, где мы можем познать нечто действительно важное, и плата эта не так-то уж и высока…

Руки Гарви игриво коснулись женское плечо и грудь. Должно быть, Лоретта. Это и была Лоретта. Он протянул ей порцию спиртного — свой полупустой бокал. Она начала что-то говорить, но он жестом призвал ее к молчанию. Возможно, чуть более грубо, чем обычно, но ее протестующий взгляд он игнорировал.

Рыжеволосая знала свое дело хорошо. Если точно подобранные доводы разума и логики можно считать выигрышем — она выиграла. Но к тому же она выиграла и нечто большее: на нее были обращены взгляды всех мужчин. И все они слышали ее протяжный и медленный южный говор, подчеркивающий каждое слово. И слышали ее голос, такой чистый и музыкальный, что всякий другой на его фоне казался бормочущим и заикающимся.

Это неравное состязание закончилось тем, что Джордж обнаружил, что его бокал пуст, и удрал в направлении бара. С торжествующей улыбкой девушка повернулась к Гарви, и он кивнул ей в знак приветствия.

— Меня зовут Гарви Рэнделл. А это — моя жена Лоретта.

— Маурин Джеллисон. Очень приятно. — На полсекунды она нахмурилась. — А, вспомнила. Вы были последним американским репортером в Камбодже. — Церемониальный обмен рукопожатиями с Гарви и Лореттой. — Не ваш ли вертолет был сбит при охоте за новостями?

— Даже дважды, — гордо сказала Лоретта. — Гарви на себе вынес оттуда пилота. Нес его пятьдесят миль по вражеской территории.

Маурин степенно кивнула. Она была моложе Рэнделлов лет на пятнадцать, но, похоже, прекрасно умела владеть собой.

— А теперь вы здесь. Вы, наверное, местные?

— Я — да, — сказал Гарви. — А Лоретта — из Детройта…

— Большущий городище, — механически заметила Лоретта.

— Но я-то родился в Лос-Анджелесе, — Гарви не мог позволить Лоретте сказать о себе хотя бы половину правды. — Мы — здешняя редкость: местные уроженцы, туземцы.

— А чем вы теперь занимаетесь? — спросила Маурин.

— Кинодокументалистикой. Обычно — кинохроникой.

— А кто вы — я знаю, — с неким благоговейным замешательством сказала Лоретта. — Я только что видела вашего отца, сенатора Джеллисона.

— Верно, — Маурин задумчиво посмотрела на супругов, затем широко улыбнулась. — Вот что. Если вас интересуют новости, то здесь есть кое-кто, с кем вам не помешало бы встретиться. Тим Хамнер.

Гарви нахмурился. Имя казалось знакомым, но откуда — он никак не мог вспомнить. — Так зачем?

— Хамнер? — сказала Лоретта. — Молодой человек с наводящей страх улыбкой? — она хихикнула. — Он сейчас несколько пьян. И никому слова не дает сказать. Он владеет половиной кометы.

— Он самый, — сказала Маурин и заговорщицки улыбнулась Лоретте.

— А еще он владеет мылом, — сказал Гарви.

Маурин с недоумением посмотрела на него.

— Просто вспомнил, — сказал Гарви. — Ему досталась по наследству компания «Мыло Кальва».

— Может быть. Но кометой он гордится больше, — сказала Маурин. — И я не порицаю его за это. Мой старый папочка возможно и станет когда-нибудь президентом, но он и близко никогда не подойдет к открытию кометы. — Она стала оглядывать помещение, пока не обнаружила искомое. — Вон там. Высокий мужчина, цвет костюма — белый и темно-красный. Вы узнаете его по улыбке. Встаньте рядом с ним, и он сам вам все расскажет.

Гарви почувствовал, как Лоретта тянет его за руку, и с неохотой отвел свой взгляд от Маурин. Когда он оглянулся, ее уже кто-то отловил. Пришлось идти за следующей порцией выпивки.

Как всегда, Гарви Рэнделл выпил слишком много. И хотелось бы знать, зачем вообще он ходит на эти званые вечера? На самом деле он все же знал: в таких вечерах Лоретта видит способ участия в его жизни. Единственная попытка взять ее в поход вместе с сыном закончилась полным провалом. Когда они вышли к намеченному месту, ей хотелось только поскорее бы добраться до какого-нибудь фешенебельного отеля. Чувство долга заставляло ее посещать с Гарви мелкие бары и места общественных увеселений, но при этом было очевидно, что ей стоит большого труда скрывать, как она несчастна.

На вечеринках же, подобных этой, она чувствовала себя как рыба в воде. А сегодня ей все особенно удавалось. Она ухитрилась даже завязать беседу с сенатором Джеллисоном. Гарви оставил ее беседовать с сенатором и отправился за новой порцией спиртного. «Пожалуй, Родригес, побольше джина». Бармен улыбнулся и смешал коктейль, не комментируя. Гарви взял напиток. Рядом, за маленьким столиком, сидел Тим Хамнер. Он смотрел на Гарви, но глаза его были подернуты пеленой: он ничего не видел. И — улыбка. Гарви подошел к его столику и опустился в другое стоявшее рядом с ним кресло.

— Мистер Хамнер? Гарви Рэнделл. Маурин Джеллисон сказала, что мне следует произнести одно слово: комета.

Лицо Хамнера засветилось. Улыбка стала еще шире, хотя казалось, что такое было вообще невозможно. Он достал из кармана телеграмму и взмахнул ею:

— Верно! Сегодня наблюдение было подтверждено! Комета Хамнера-Брауна.

— Вы рассказываете не с самого начала.

— Так она вам ничего не сказала? Ну, что ж. Я — Тим Хамнер. Астроном. Нет, не профессиональный, но оборудование у меня как у профессионалов. И я знаю, как с ним обращаться. Я — астроном-любитель. Неделю назад я обнаружил пятнышко света недалеко от Нептуна. Раньше его не было в этой области неба. Я продолжил наблюдения за ним — оно двигалось. Я достаточно долго изучал его, чтобы убедиться в этом, и затем сообщил о нем. Это — новая комета. Китт-Пикк подтвердил мои наблюдения. Международный Астрономический Союз решил присвоить комете мое имя… и имя Брауна.

Именно в этот момент Гарви Рэнделла, как удар молнии, пронзила зависть. И столь же быстро она исчезла. Это он сам сделал, чтобы зависть убралась. Затолкал на дно своей памяти, откуда позднее он сможет вытащить ее и рассмотреть повнимательнее. Гарви от этого стало стыдно. И не будь этой вспышки — вспышки зависти — он задал бы более тактичный вопрос:

— А кто такой Браун?

Лицо Хамнера не изменилось.

— Гэвин Браун — мальчик, живущий в Сентервилле, штат Айова. Он сделал себе телескоп из куска зеркала и сообщил о комете тогда же, когда и я. По правилам Международного Астрономического Союза, это считается одновременным наблюдением. Если бы я не ждал до полной уверенности… — Хамнер пожал плечами и продолжил: — Сегодня я разговаривал с Брауном по телефону. И послал ему билет на самолет — хочу с ним встретиться. Он не соглашался сюда ехать, пока я не пообещал, что покажу ему солнечную обсерваторию на Маунт Вильсон. Все, что его действительно интересует — это солнечные телескопы. А комету он открыл случайно!

— А когда эту комету будет видно? То есть, — поправил себя Рэнделл, — будет ли ее вообще видно?

— Сейчас еще слишком рано говорить об этом. Следите за передачами новостей.

— Я не собираюсь следить за передачами новостей. Я собираюсь сам сообщать новости, — сказал Гарви. — И ваша комета — это новость. Расскажите мне еще что-нибудь о ней.

Хамнер и сам горел желанием сделать это. Он тут же заверещал о своей комете, Гарви кивал и улыбка его становилась все шире. Замечательно! Этот поток слов сообщал, что оборудование для астрономических наблюдений стоит весьма недешево (к тому же, впридачу с фотооборудованием). Дорогостоящее прецизионное оборудование. Но ребенок с изогнутой иголкой вместо крючка на ивовой палке вместо удилища может поймать столь же крупную рыбу, что и миллионер.

Миллионер Хамнер.

— Мистер Хамнер, если окажется, что эта комета представляет интерес для документального кино…

— Что ж, вполне возможно. Открытие таким и должно быть. Ведь астрономы-любители имеют такое же значение, как и…

Зациклился, ей богу!

— Я вот что хотел спросить у вас. Если мы решим сделать об этой комете документальный фильм, захочет ли компания «Мыло Кальва» стать заказчиком этого фильма?

Выражение лица Хамнера изменилось лишь чуточку — но все-таки изменилось. Гарви мгновенно переменил свое мнение об этом человеке. У Хамнера слишком большой опыт общения с людьми, охотящимися за его деньгами. Он энтузиаст, но вовсе не дурак.

— Скажите, мистер Рэнделл, не вы ли делали тот фильм об аляскинском леднике?

— Да.

— Дерьмо.

— Конечно, дерьмо, — согласился Гарви. — Заказчик настоял на праве полного контроля. И получил это право. И воспользовался им. Мне ведь не досталась в наследство процветающая компания, — «да ну вас к черту, мистер Комета».

— А мне досталась. И это, пожалуй, неплохо. А фильм о дамбе Врат Ада тоже вы делали?

— Да.

— Мне этот фильм понравился.

— Мне тоже.

— Хорошо. — Хамнер несколько раз подряд кивнул. — Понимаете, возможно, это будет неплохой заказ. Даже если комета не будет видна — а я думаю, что видна она будет. Часто деньги тратятся на черт знает что, реклама обычно такая дрянная, что никто смотреть ее не хочет. А рассказать о комете — дело, возможно, не менее важное. Так что, Гарви, придется вам взяться за это дело.

Они направились к бару. Вечер уже шел к завершению. Джеллисоны уехали, но Лоретта нашла себе другого собеседника. Гарви узнал его: городской советник. Тот не раз уже бывал на студии Гарви, преследуя одну и ту же цель — сделать передачу о городском парке. Он, вероятно, решил, что Лоретта сможет повлиять на Гарви. Что было совершенно неверно. И что Гарви сможет повлиять на телекомпанию или ее лос-анджелесскую студию. Что было уже совершенно невероятно.

Родригес пока был занят, и они остались стоять возле бара.

— Для изучения комет существует много различных типов приборов. Существует превосходное новейшее оборудование, — говорил Хамнер, — такое, как большой орбитальный телескоп, использовавшийся пока только однажды — для изучения Когоутека. Во всем мире ученые пытаются изучать отличительные особенности комет. Чем отличается Когоутек от Хамнера-Брауна. В Калифорнийском Технологическом. Или планетарные астрономы из ИРД. Им всем захочется узнать побольше о Хамнере-Брауне.

«Хамнер-Браун» он произносил с резонированием, было очевидно, что слова эти имели для него определенный вкус, и вкус этот ему нравился.

— Комет в небе, видите ли, не так уж и много. Они — остатки гигантского газопылевого облака, из которого сформировалась Солнечная система. Если мы сможем больше узнать о кометах, посылая, например, к ним космические зонды, мы будем больше знать о том первоначальном облаке, на что оно походило до того, как обрушилось внутрь себя, породив Солнце, планеты, их спутники и все прочее.

— Да вы — трезвый, — от удивления вслух заметил Гарви.

Эти слова просто поразили Хамнера. Затем он рассмеялся.

— Я собирался сегодня напиться в честь этого события, но, похоже, я больше говорил вместо того, чтобы пить.

Освободился Родригес и выставил перед ними бокалы со спиртным. Хамнер поднял свой со знаком приветствия.

— Дело в том, что ваши глаза блестели, — сказал Гарви. — Поэтому я и решил, что вы пьяны. Но в том, что вы говорили — смысла много. Сомневаюсь, что будет запущен зонд, но — чем черт не шутит! — это вполне возможно. Вы говорите о чем-то большем, чем просто съемка документального фильма. Послушайте, а может, есть шанс? Я имею в виду, можно ли сделать так, чтобы к этой комете отправили зонд? Дело в том, что я знаю кое-кого в аэрокосмической промышленности и…

И, подумал Гарви, из этого можно было бы сделать книгу. Удастся ли только найти для этого хорошего редактора? И нужен еще Чарли Баскомб со своей камерой…

— А как далеко от Земли она пройдет? — спросил Гарви.

Хамнер пожал плечами.

— Орбита еще не рассчитана. Возможно, что очень близко. Во всяком случае, перед этим ей предстоит еще обогнуть Солнце. И двигаться тогда она будет заметно быстрее. Хотя она прошла уже долгий путь из кометного Гало, которое дальше орбиты Плутона, очень долгий путь, я не могу надежно рассчитать ее орбиту. Мне придется ждать, пока это сделают профессионалы. И вам тоже придется ждать.

Гарви кивнул, и они осушили свои бокалы.

— Но идея эта мне нравится, — сказал Хамнер. — Научный интерес к Хамнеру-Брауну будет огромным в любом случае. Но неплохо было бы преподнести сведения о ней и широкой публике. Идея эта мне нравится.

— Но, — осторожно сказал Гарви, — для того, чтобы всерьез заняться такой работой, нужно иметь твердые обязательства заказчика. Вы уверены, что «Мыло Кальва» заинтересована сделать такой заказ? Передача может привлечь внимание публики, а может — и не привлечь.

Хамнер кивнул. — Когоутек, — сказал он. — На этом уже обжигались раньше, и никому не хочется снова обмануться на том же самом.

— Да.

— Можете рассчитывать на «Кальву». Будем полагать, что изучать кометы важно даже в том случае, если разглядеть их нельзя. Ибо заказ обещать вам я могу, а прибытие кометы по устраивающему нас адресу — нет. Возможно, ее вообще не будет видно. Не обещайте публике сверх заранее известного.

— У меня репутация человека, честно сообщающего факты.

— Если не вмешивается заказчик, — добавил Хамнер.

— Даже в этом случае. Факты я излагаю честно.

— Хорошо. Но как раз сейчас никаких фактов нет. Могу только сказать, что Хамнер-Браун — весьма большая комета. Она должна быть большой, иначе я не смог бы ее увидеть с такого расстояния. И, похоже, она пройдет очень близко от Солнца. Возможно, что зрелище будет весьма неплохое, но точно предсказать это пока невозможно. Может быть, хвост ее расплывется по всему небу… а возможно, солнечный ветер вообще полностью сдует его. Это зависит от кометы.

— М-да. Но, — сказал Гарви, — сможете ли вы назвать хотя бы одного репортера, который потерял свою репутацию из-за Когоутека? — и кивнул в ответ на однозначный жест. — Вот именно. Ни одного. Публика ругала астрономов за наглое вранье, но репортеров не ругал никто.

— А за что же было их ругать? Они же только цитировали астрономов.

— Согласен, — сказал Гарви. — Но цитировали-то тех, кто говорил то, что было нужно. Вот, допустим, два интервью. В одном говорится, что Когоутек будет Великой Рождественской Кометой, в другом — что да, комета будет, но разглядеть ее без полевого бинокля будет невозможно. Как вы думаете, какое из них будет показано в выпуске новостей?

Хамнер засмеялся, затем осушил свой бокал. К ним подошла Джулия Суттер.

— Вы заняты, Тим? — спросила она. И, не дожидаясь ответа: — Ваш кузен Барри здорово надрался. Он на кухне. Не могли бы вы доставить его домой? — она говорила тихо, но настойчиво.

Гарви почувствовал к ней ненависть. А был ли сам Хамнер трезвым? И вспомнит ли он утром хоть что-то из этого разговора? Проклятье.

— Конечно, Джулия, — сказал Хамнер. — Извините, — сказал он, обращаясь к Гарви. — Не забудьте, наша серия о Хамнере-Брауне должна быть честной. Даже если это будет стоить дороже. «Мыло Кальва» может себе позволить это. Когда вы хотите приступить к работе?

Должно быть, есть все же в мире хоть какая-то справедливость.

— Немедленно, Тим. Надо будет снять вас с Гэвином Брауном на Маунт Вильсон. И его комментарии при осмотре вашей обсерватории.

Хамнер усмехнулся. Ему это понравилось.

— Хорошо, завтра созвонимся.

Лоретта тихо спала на соседней кровати. Гарви долго пристально смотрел в потолок. Слишком долго. Знакомое состояние. Придется вставать.

Он встал. Приготовил какао в большой кружке, отнес его в свой кабинет. Киплинг радушно приветствовал его там, и, открыв дверь, Гарви рассеянно потрепал ладонью уши немецкой овчарки. Внизу в полутьме лежал Лос-Анджелес. Санта Анна полностью сдула смог. Сейчас, даже в этот поздний час, шоссе казались реками движущегося света. Сетки фонарей отмечали главные улицы. Гарви заметил — впервые — что свет фонарей оранжево-желтый. Хамнер говорил, что все эти огни здорово мешают наблюдениям с горы Маунт Вильсон.

Город простирался перед ним и уходил в бесконечность. В тени, во тьме квартиры громоздились одна на другую. Светились голубые прямоугольники плавательных бассейнов. Автомобили. В воздухе мигает с определенными интервалами яркий огонек — полицейский вертолет, патрулирующий город.

Гарви отошел от окна. Подошел к письменному столу, взял книгу. Положил ее. Снова потрепал уши собаке. И очень осторожно, не доверяя себе и стараясь не делать резких движений, поставил какао на стол.

Во время походов по горам, на привалах, он никогда не испытывал бессонницы. Когда темнело, он просто залезал в спальный мешок и спал всю ночь. Бессонница мучила его только в городе. Когда-то, годы назад, он еще мог бороться с ней: лежал неподвижно на спине. Теперь он по ночам вставал и бодрствовал до тех пор, пока не ощущал сонливость. Только по средам бессонница не вызывала никаких трудностей.

По средам они с Лореттой занимались любовью.

Когда-то он уже пытался сломить эту привычку, но это было давно, годы назад. Да, Лоретта залезала к нему в постель и ночью по понедельникам. Но не всегда. И ни разу не залезала днем или когда светало. И никогда при этом им не было так хорошо, как по средам или субботам. Особенно средам. Потому что в среду они уже знали, что предстоит, они были к этому готовы. А теперь обычай этот совсем укоренился — словно отлили из бронзы.

Он стряхнул эти мысли и сконцентрировался на своей удаче. Итак, Хамнер согласен. Будет документальный фильм. Он задумался над возникающими проблемами. Нужен специалист по фотографии при слабом свете. Время появления кометы будет, скорее всего, определено с ошибкой. Это будет забавно. И надо поблагодарить Маурин Джеллисон за намек на Хамнера, подумал он. Милая девушка. Яркая. Гораздо более здравомыслящая, чем большинство встречавшихся мне женщин. Плохо, что там была и Лоретта…

Эту мысль он придушил столь быстро, что едва успел осознать ее. Многолетняя привычка. Он знал слишком много мужчин, убедивших себя, что ненавидят своих жен, но на самом деле не испытывавших к ним даже неприязни. Не всегда по ту сторону забора трава зеленее — так учил Гарви его отец. И уроки, полученные от отца, он никогда не забывал. Отец его был строителем и архитектором, всю жизнь обращался в Голливуде, но так и не заполучил крупного контракта, на котором мог бы разбогатеть. Зато часто бывал на голливудских званых вечерах.

У отца находилось время, чтобы путешествовать вместе с Гарви по горам. И на привалах он рассказывал Гарви о продюсерах, о кинозвездах, о сценаристах — о всех тех, кому приходится тратить больше, чем зарабатывать. О тех, кто создает себе образ, не существующий, возможно, в реальной жизни. «Невозможно быть счастливым, — говаривал Берт Рэнделл, — если думаешь, что жена глупа, зато хороша в постели. Или — что она хорошо смотрится на вечеринках. Нельзя быть счастливым, постоянно думая об этом, потому что думаешь — и сам постепенно начинаешь в это верить. Проклятые города приучают людей верить прессе, но никому не удается жить согласно придуманным писаками грезам».

И это — действительно правда. Грезы могут быть опасны. Лучше обращать свои мысли только на то, что имеешь. А имею я, подумал Гарви, не мало. Хорошая работа, просторный дом, плавательный бассейн…

Но все это еще не оплачено, — сказал чей-то злобный голос в его голове. А на работе ты не можешь позволить себе делать то, чего тебе хотелось бы.

Гарви проигнорировал эту реплику.

В кометном гало есть не только кометы.

Отдельные клубы и сгущения вблизи центра гигантского вихря — этого газового вращающегося океана, уничтожившего в конце концов самого себя, образовав Солнце — сконденсировались в планеты. Пламенный жар новорожденной звезды сорвал газовые оболочки с ближайших планет, превратив их в слитки расплавленного камня и металлов. Планеты, расположенные дальше, остались в своем прежнем виде — гигантские газовые шары. Спустя миллиарды лет человечество назовет их именами своих богов. Но существовали еще и сгущения, расположенные очень далеко от центра вихря.

Одно такое сгущение образовало планету размером с Сатурн, и эта планеты продолжала увеличивать свою массу, собирая окружающее вещество. Лишь свет далеких звезд освещал ее великолепные широкие кольца. Поверхность ее постоянно стрясалась: ядро было страшно раскалено энергией, выделившейся при коллапсе. Гигантская орбита этой планеты была почти перпендикулярна плоскости орбит внутренних планет системы. Полный путь через кометное гало — один оборот вокруг Солнца — занимал у этой планеты сотни тысяч лет.

Иногда вблизи черного гиганта оказывалась бредущая по своему пути комета. И тогда ее могло втянуть в кольцо или протянувшуюся на тысячи миль атмосферу. Иногда чудовищная масса планеты сталкивала комету с орбиты и вышвыривала в межзвездное пространство, где та и исчезала навсегда. А иногда черная планета сталкивала комету внутрь гигантского вихря, в адский огонь внутренней системы.

Двигались они медленно, плывя по устойчивым орбитам — эти мириады комет, выживших при рождении Солнца. Но прохождение черного гиганта делало их орбиты хаотическими. Комета, которую столкнули внутрь системы, может — частично испарившись — вернуться обратно. Но ее снова повернет внутрь этого космического Мальстрема, снова и снова — пока от нее ничего не останется, кроме облака. Облака из камней.

Но многие кометы вообще не возвращаются назад. Никогда.