"Алексей Варламов. Затонувший ковчег (Роман)" - читать интересную книгу автора

детей. Директор с ужасом думал, что произойдет первого сентября и хватит ли
у него сил учеников переубедить, да и просто пустят ли их родители в школу,
или же образование теперь объявят навсегда запретным. Ради учеников Илья
Петрович был готов стать жертвой толпы, но остановить религиозное насилие
над детьми.
Существовало еще одно никому не ведомое и ревниво оберегаемое от чужих глаз
обстоятельство, подталкивающее директора пойти на крайние меры. Коснись эта
история любого из его учеников, Илья Петрович вел бы себя точно так же.
Никогда никаких любимцев или нелюбимцев у него не было, но все же к Маше
Цыгановой он испытывал особые чувства. Он запомнил ее с того дня, когда
семилетней девочкой в застиранном, линялом платье она переступила порог
школы и ее образ отозвался в нем прежде не ведомой нежностью. Бывший
студент-отличник больше уже не тосковал по друзьям, посиделкам в общежитии,
театрам, по большим городам и той жизни, к которой привык в молодые годы.
Все самое сокровенное сосредоточилось теперь для него в окруженной черемухой
деревянной школе с большими светлыми окнами. Именно случайной Шуриной дочке,
сами того не ведая, обязаны были жители поселка тем, что Илья Петрович,
отработав три года по распределению, так здесь и остался.
Когда она приходила в класс, ему казалось, что он рассказывает только для
нее. Когда ее не было, он скучал и сердился, шел ругаться с ее сквалыжной
мамашей и чем больше ее узнавал, тем меньше мог понять, как в глухом краю и
у таких родителей могла появиться эта удивительная девочка. Он чувствовал
себя ее единственным покровителем и защитником и теперь решился на
совершенно отчаянный, безумный поступок, грозивший ему самыми ужасными
последствиями, лишь бы избавить свою возлюбленную ученицу от
нежданно-негаданно свалившегося на нее непомерного груза прижизненной
святости.

В сумерках местность выглядела довольно мрачно. Погода была ненастная, уже
начали расцветать желтыми и красными красками лиственные леса, потянулась
мокрая паутина, и пейзаж этот навевал грустные мысли. Илья Петрович
задумчиво прошелся взад-вперед по болоту, оглядел недавние раскопки и
пожалел, что в тот день в "Сорок втором" его не оказалось - быть может, ему
удалось бы увидеть нечто такое, чего не разглядел никто.
Вот здесь его ослепило молнией и он нашел под расщепленным деревом девочку,
подбежал к ней, стал делать искусственное дыхание и был счастлив, когда она
пришла в себя. Эти воспоминания были ему так дороги, что и теперь он не мог
оправиться от волнения и, точно наяву, видел ее просветленное лицо,
разметавшиеся по траве волосы, нежные плечи и уже начавшую оформляться
грудь.
Выглянула некстати луна, идти было чуть больше часа, но ни страха, ни дрожи
директор не ощущал. Он хорошо знал эту тропу и шел в темноте довольно легко,
лишь изредка посвечивая фонариком. Наконец миновал последний подъем и в
рощице на берегу увидел горевший огонек. Директор приблизился, впрочем,
теперь чуть с меньшей долей уверенности, но никакие огоньки остановить его
не могли. Кладбище было просторным - на нем стояли мощные, коренастые, как
боровики, кресты, а смутивший его огонек освещал могилу Евстолии. Там
теплилась лампадка.
Илья Петрович достал лопату и приготовился копать. Он собирался взять одну
из косточек и отослать в Москву, в лабораторию своего института, чтобы там