"Альфред Элтон Ван Вогт. Джейна" - читать интересную книгу автора

головы ровно выстраивались над стеной волнами многоцветного шелка. Тысяча
восемьсот похожих друг на друг голов, которые довольно причудливым образом
создавали образ красоты в её чистом виде.
Но то была красота хищного животного, горделивого, дерзкого, могучего
и неукротимого. Все дышало природной первозданностью. Примитивные импульсы,
толкавшие их в разнузданном порыве ярости на нескончаемые проявления
насилия, диктовались не менее примитивными потребностями. И это была их
правда, их действительность, никем не оспаривавшаяся на Джейне до того,
пока туда не явились Дэв и Милисса и не стали принуждать к самоконтролю всю
эту иерархию, жившую по кровавому закону сверхкульта мужского начала.
"Все происходящее в настоящую минуту, - подумалось Рокуэлу, - это
финал целой эпохи. В этих тысяча восьмистах головах воплощен сейчас
бесповоротный закат эры феодализма".
Это должно было отмереть, слов нет. Но как?
К Джайеру подвели двух осужденных инженеров, что прервало размышления
Рокуэла. Глава клана Дорришей вопросительно взглянул на него, и он подошел
к смертникам. Мгновение спустя Рокуэл столкнулся с суровой
действительностью.
В течение многих лет к ученым, инженерам и техникам в судах Джейны
подходили с особой меркой. Хотя они не признава лись, как нобили, стоящими
выше законов, тем не менее пользовались привилегированным статусом. Было
принято считать, что высококлассный инженер "стоил" столько же, сколько
двадцать простолюдинов. Наличие диплома о высшем образовании повышало его
вес до пятидесяти ординарных джейнийцев. Самый низкий коэффициент
соответствовал десяти. Для техников отсчет начинался с двух и доходил до
девяти. Такая градация означала, что если, например, "двадцатибалльный"
инженер убивал обычного, без какой-либо профессиональной квалификации,
джейнийца, то приговор ему соответственно равнялся двадцатой части
положенного для такого случая, то есть сводился обычно к наложению штрафа.
Выс шую меру он получал только тогда, когда его жертвой становилась
равноценная ему "двадцатка".
Заговорил Джайер:
- Сир, перед вами те самые двое, историей которых вы изволили
заинтересоваться. Лично я не вижу, что в новом законодательстве позволило
бы нам изменить их участь.
Рокуэл подумал то же самое, но промолчал. Он взглянул на инженеров,
которых ему представили как тянувших один на "пятнадцать", второй - на
"десятку". Когда первому вытащили изо рта кляп, он шумно вознегодовал, что
убил всего-навсего какую-то "тройку", благо тот осмелился вести себя по
отношению к нему вызывающе, что, естественно, привело его в бешенство.
"Десятка" же вообще убил "единичку", причем без всякого повода, просто так,
в приступе типичной для джейсамов ярости.
Ничто в их поступках не оправдывало бы проявления милосердия. Новый
закон был обязан доказать свою беспристрастность. Просто им не повезло, что
они оказались первыми, на ком проявлялся этот принцип.
Рокуэл кивнул, и Джайер приказал поставить кляпы на место. Затем
громко и отчетливо объявил, что приговор утвержден окончательно.
Почти тотчас же приступили к жеребьевке на предмет выявления тех
нобилей, которым надлежало привести его в исполнение. Сквозь сетования
неудачников вперед, зубоскаля, протиснулись те двое, кого указал перст