"Константин Ваншенкин. Случай " - читать интересную книгу автора

плохого солдата от хорошего. Он шел сейчас передо мной, и я смотрел на его
косо заправленный за хлястик брезентовый ремень. Неожиданно он повернул
голову и в его взгляде отразилась решительность.
- Товарищ сержант, - позвал он. - Товарищ сержант, разрешите выйти из
строя... - и, не получив ответа, добавил жалобно: - Оправиться...
Сержант Маврин быстро глянул серыми выпуклыми глазами, прохрипел
яростно:
- Привал же был!... - но смилостивился, разрешил. Черников передал мне
ствол ружья:
- Подержи! - и соступил в снег, демонстративно подбирая полы шинели.
Мы еще долго шли по узкой лесной дороге, меняясь с Шапкиным коробкой и
стволом, потом выбрались на шоссе, разобрались, построились. Бронебойщики
соединили свои ружья, взяли на плечи. Теперь мы были неразрывны с Ваней
Шапкиным, мы не могли бы расстаться ни на мгновение. Но нас объединяло не
только тяжелое стальное ружье, нас объединяло нечто большее, и не только нас
двоих, и не только друг с другом, я лишь теперь почувствовал это.
Сержант выходил на обочину, оглядывался несколько раз, а потом сплюнул
и сказал:
- Нарочно отстал, гад. В расположение вернулся. Ну, погоди!...
Так бывало: во время учений слабаки не выдерживали, отставали,
возвращались в землянку и там безо всякой радости ждали возвращения своих и
расплаты.
- Вот гад!...
А мы с Ваней Шапкиным понимали, что подмены нам уже не будет, и это
соединяло нас еще крепче. Мы уверенно шли в ногу, противотанковое ружье
системы Симонова покоилось на наших плечах, оставляя на них памятную метку.
По шоссе мела, свиваясь, поземка, - когда стихал ветер, она застывала и
лежала прожилками на асфальте, - мы шли как по мрамору.
Потом мы свернули с шоссе, окопались в снегу на опушке и пообедали
сухим пайком - сухарями и шпигом. Потом на нас в атаку шел второй батальон,
потом мы атаковали его линию обороны и захватили ее. Стемнело, над лиловым
снежным полем, над голым березняком остро, к сильному морозу, зажглись
звезды. Мы уже привычно приплясывали около своих снежных траншей,
пристукивая одной ногой о другую. Костры разжигать запрещалось - это была
зона затемнения. Только поздней ночью дали приказ сняться отсюда, и батальон
пошел таким ходким шагом, каким до того не ходил никогда. Но все равно
пришлось покрыть километров десять, пока не отошли застывшие ноги, пока
ощутили себя пальцы в ботинках. Глухой порой втянулись в улицу села, где-то
в голове строя запели озорную "Калинку". Старшина повел роту на ночлег, в
каждую избу - отделение. И до сих пор мое тело помнит окутавшее меня тепло и
запах молока и скобленые доски пола. Очень немногое в жизни может дать такое
счастье.
Еще два дня выходили мы в поле и к ночи возвращались в село. На третью
ночь нас подняли по тревоге до рассвета, и мы двинулись домой, то есть в
расположение.
Уже рассвело, когда вышли из лесу на шоссе. За поворотом, около
"виллиса" стоял командир бригады, а в стороне музыкантский взвод. Взошедшее
солнце морозно сияло на его трубах. Оркестр заиграл "Эх, полным-полна
коробушка", и мы прошли строевым шагом перед командиром бригады. Потом он
уехал, а мы под оркестр, который почти не отдыхал, дошли до расположения. И