"Сергей Валяев. Тарантул" - читать интересную книгу автора

подчинялось его воле.
Потом мама родила девочку, её назвали Юлия, а я её называл Ю, она была
пухленькая пышечка и напоминала именно эту букву алфавита. Ю была как бы
моей сестричкой. Она пожила три года, восемь месяцев, одиннадцать дней и
умерла.
Вот такая вот случилась неприятность. Она умерла, а мы остались жить,
как будто ничего не случилось. Очевидно, мы не успели привыкнуть к ней, Ю.
Хотя, конечно, все намного сложнее и трагичнее, но об этом у меня нет
желания пока вспоминать.
Благосостояние же наше стремительно поднималось, как и всего народа,
даже возникли разговоры о возвращении в столицу, да после как-то забылось:
в Ветрово начали воздвигать ковровую фабрику, расширили железнодорожное
депо, построили новую больницу, возвели торговые точки, и жизнь обещалась
быть перспективной. А потом - рядом, за два перегона, была хорошая по
территории, как выразился отчим, дача нашего деда, бывшего красного
командарма, лихого рубахи, которому сам товарищ Иосиф Сталин подарил
дамасский, разящий врагов народа, клинок.
Последний раз с отцом мы виделись в больнице (она была ведомственная,
Лаптев постарался). Отец, как это нелепо, поехал в Москву по своим
суматошным книжным делам и предпринял попытку влезть у Казанского в
переполненный трамвай. От судьбы не уйдешь...
В огромной палате лежал он одинокий, небритый, дикий, как репей,
стесняясь двух соседей, уверенно занимающих высокие койки. Мы невнятно
поговорили, попрощались, отец стыло улыбался, и чувствовал себя, должно
быть, скверно. У двери я обернулся: он уже лежал лицом к стене. Стена была
казенная выкрашенная в цвет холода и боли.
Самое омерзительное на войне, кроме неопределенности, боли и смерти,
холод, продирающий до костей. Стылые бесконечные сумерки, прошиваемые
трассирующими пулями и обагренные всполохами дальних пожаров. Мы забыли,
как выглядит наше родное теплое солнце. Возникало такое впечатление, что мы
оккупировали планету, незнакомую и страшную, где нет живых созданий, а есть
призраки. А как можно сражаться с ними, тенями?
Отцовский дом был знакомо обгажен великим братством коммунальников. В
кишкообразном полутемном коридоре тянуло чадящим смрадом жареной рыбы,
плакали дети, на кухне бранились женщины, музыкальная стихия прибойно
билась о дощатые перегородки. Каким же нужно обладать чувством социального
оптимизма, чтобы не сбежать с этой полуразрушенной палубы жизни?
Навстречу мне из ядовитого мрака материализовалась фигура. Она икнула,
дернулась и твердо сказала:
- Дай денег. Наших.
- Зачем? - задал лишний вопрос.
- Душа просит, брат.
- Любишь деньги одухотворенной любовью, - поумничал.
- Люблю, - признались мне. - Они родные. А родное - значит, лучшее. Но
люблю не только душой, но и телом-с.
На этом наш мимолетный разговор о морально-нравственных ценностях и
прочих аспектах нашего бытия закончился. Фигура провалилась в тартарары. С
призом за квасной патриотизм.
Я пробрался дальше по коридору и, наконец, наткнулся на нужную дверь.
Услышав знакомый голос, вступил в забытый мир.