"Анхела Валвей. Охота на последнего дикого мужчину " - читать интересную книгу автора

испуганное выражение лица, она похожа на мышку. Она такая худосочная, что
можно пересчитать все ее кости. Глаза огромные, как блюдца, и
грязно-голубые. Рот переполнен замороженным мерланом, который она не может
проглотить. Этому не слишком выразительному созданию сейчас пять лет. Трудно
понять, как у нее пойдут эти дела.
Дальше, рядом с дочерью, сидит Гадор. Думаю, беременность повлияла на
нее. Вижу, как она хватает какую-то зелень и жадно запихивает себе в рот,
после чего принимается ковырять вилкой в тарелке, с отвращением глядя на
кушанье.
Бабушка почти ничего не ест, только иногда кусок окорока или филе. Она
обходится нам дешевле, чем содержание чучела канарейки. Однажды я ее
спросила:
- Бабушка, у тебя режим?
А она ответила, даже не взглянув на меня:
- Режим? Я соблюдала только один режим - франкистский, и то только в
начале...
Рядом с ней Кармина, которая поглощает пищу так, будто желает
уничтожить овощи, словно они ее бесят. Я наблюдаю за ней с интересом. Она
накалывает вилкой брюссельскую капусту и подносит ее к губам, но, не успев
ничего разжевать, уже подцепляет фасоль, которую тоже запихивает в рот, а
потом гору гороха, два куска слегка обжаренного мяса, морковь и лук... и
только после шестой ложки начинает жевать и ненадолго закрывает рот. Она
обжора. Она всегда так себя ведет, если представляется случай. Я даже не
хочу воображать, что она делает в постели. Я слишком большая ханжа, чтобы
позволить себе думать о Кармине то, что могла бы.
Моя мать ест с каким-то смирением. Я краснею и перевожу взгляд на ее
соседку по столу.
А, тетя Мари. Превосходное зрелище. Она чем-то испачкала подбородок и
губы и теперь жадно облизывается. Делает большой глоток хереса из своего
бокала, а потом предпринимает жалкие усилия, чтобы добраться до корзины с
хлебом, при этом мечет взгляды в нашу сторону, надеясь, что кто-нибудь из
нас ей поможет и ей не придется ни о чем просить. Когда Бели протягивает ей
корзину, она фыркает. Ест стишком много, хотя обычно не поправляется, а
когда отправляется в туалет, ее испражнения весят не меньше младенца. Боюсь,
она проживет еще много лет.
Бели ест медленно, но без передышек и пауз, как будто она набралась
терпения и намерена дойти до финала, а потом будь что будет.
А Бренди достойна того, чтобы за ней понаблюдать: процесс пережевывания
пищи она превратила в искусство. Она жует почти похотливо. Это действительно
так, вероятно, потому, что она воображает, будто сидит за столом вместе с
восемью канадскими лесорубами. Перед свадьбой Гадор мне сказала однажды
ночью, что Бренди, как никто, умеет привлекать мужчин.
- Чем она душится, что все кобели за ней бегают? - спросила она меня
довольно раздраженно. Полагаю, для нее, живущей под девизом "Свобода,
Равенство, Материнство", трудно смириться с тем, что есть такие девушки, как
Бренди, которые легко шагают по жизни.
А Бренди, как и мы все, знала, что Гадор не имела никакого добрачного
сексуального опыта, когда выходила замуж, хотя в то время ей уже было
двадцать лет. Наша сестра всегда была чем-то вроде неприступной девственницы
из Парфенона, только не мифической, а реальной, во плоти, но с малым