"Альберт Валентинов. Призвание" - читать интересную книгу автора

Мы ее еще такому научим...
Тут шеф решил, что пора напомнить, кто хозяин в лаборатории.
- Шмаков, зарубите на носу: вы лично ничему учить ее не будете. Ваша
задача чисто служебная - программировать вводимую в Машину информацию. А
учить ее будут профессиональные музыканты, не чета вам.
Володька разочарованно пожал плечами, а лампочки у Мацшны потускнели.
Таким образом шеф предопределил Володьке роль простого переводчика. Он
был из того, ранее распространенного типа "выбившихся в люди" начальников,
для которых собственные подчиненные всегда второй сорт. Не то, что в
соседней лаборатории... Но в данном случае он сел в калошу: учить Машину
пришлось все-таки Володьке. Профессиональные музыканты оказались людьми
капризными, как и полагается деятелям искусства. То у них концерт, то
репетиция, то творческое заседание, то просто нет вдохновения. А время не
ждало. И Володька, обладавший, к счастью, кое-какими познаниями в нотной
грамоте, приступил к занятиям.
Как и любая вычислительная система, Машина могла принимать информацию
по двум каналам - обычным перфокартным способом и на слух. До нас она прошла
обучение в группе лингвистов, освоила всю институтскую художественную
библиотеку и умела даже сочинять стихи.
По условиям эксперимента Володька был обязан пользоваться обоими
способами. Но он очень быстро, в два дня, покончил с перфокартами и затем
вводил информацию только через акустические каналы. Любо было смотреть, как
он ерзал возле Машины на складном стульчике и, заглядывая в учебники,
вдохновенно излагал теорию музыки, А потом откладывал учебники и трепался
"за жизнь". Рассказывал о загадочном шуме лесов и тихом журчании рек, о
русалках и героях, о красавицах в старинных замках, тщетно ждущих рыцарей из
похода, о ярком солнце и голубом небе, о том, какое это счастье - жить и
открывать новое... Машина слушала и весело играла разноцветными огоньками.
Мы заметили, что, занимаясь с профессионалами, когда они все-таки приходили,
Машина не бывала такой оживленной. Тогда ее лампочки горели ровно, без
энтузиазма, как говорил Володька.
Впрочем, в этом были виноваты сами музыканты. Наверное, у себя в
консерватории они умели просто и доходчиво объяснить студентам и полифонию,
и септаккорды, и прочие сложные звуковые построения. Здесь же, перед
Машиной, с ними происходило что-то странное: они изъяснялись так заумно и
непонятно, что Володьке стоило огромного труда переводить на перфокарту в
общем-то элементарные вещи. Особенно винить их в этом было нельзя: с
роботами надо еще научиться разговаривать. Не считать их ни высшими, ни
низшими существами, а держаться естественно, как с себе подобными. Это
приходит с опытом, и нет ничего удивительного, что музыканты чувствовали
себя не в своей тарелке. К тому же они и не верили в эту затею и даже
потихонечку оскорблялись за Бетховена, Баха, Чайковского, Моцарта и прочих
великих, которых будто бы пытались заменить этим лакированным ящиком. Так
что через некоторое время они вообще перестали появляться.
Проблему практических занятий Володька решил чрезвычайно просто. Когда
шеф уходил на совещания и симпозиумы, а это происходило каждый день, он
доставал аккордеон и наигрывал Машине лирические песенки, грустные танго или
разухабистые твисты. И Машина безошибочно повторяла их. Иногда к ним
пыталась присоединиться Лена, которая неплохо пела. Но при ней Машина
почему-то упорно отказывалась играть. При Тане она играла, а при Лене нет.