"Братья Вайнеры. Карский рейд " - читать интересную книгу автора

дивизии, члены экипажа эскадренного миноносца "Гневный", которым я имею
честь и удовольствие командовать. Меня зовут Николай Павлович Шестаков...
Так и случилось ему, Ивану, самому себе выбрать судьбу, о которой он и
думать- то никогда не хотел. Потому что балтийская служба на эсминцах -
вообще дело беспокойное, а Шестаков к тому же оказался таким лихим, везучим
и расчетливым командиром, что его корабль бросали, как правило, в самые
трудные, опасные, порою просто безнадежные дела.
И под его командой Иван дозорил в штормовые безвидные ночи, уходил на
минные постановки к скандинавским проливам, атаковал Данциг, напоролся в
тумане на броненосный крейсер "Роон" и принял с ним бой, сражался против
огромной германской эскадры под Моонзундским архипелагом, снимал с тонущего
геройского линкора "Слава" остатки экипажа и добирался до Риги на
полузатопленном изрешеченном, избитом эсминце.
А потом был неслыханный ледовый переход из Гельсингфорса в Кронштадт,
когда нечеловеческим усилием, в последний момент, удалось спасти
революционный Балтфлот.
И потом - глушил бомбами глубинными английские подлодки в Финском
заливе.
И погибал на взорванном "Азарде".
И штурмовал Красную Горку.
Привык. Привык к морю, к войне. И очень привык к Шестакову.
И сейчас, помешивая в котелке на "буржуйке" булькающую кашу, Иван думал
о том, что, конечно, глупо спорить: все, что он знает о мире, о людях, об
устройстве человеческих отношений, - все это он узнал от Шестакова.
Хотя, по правде сказать, как раз из- за этой привязанности к Шестакову
он и сидит сейчас здесь, мерзнет и голодует, а не списался с флота в декабре
семнадцатого и не уехал в свою далекую, сытую Барабу.
Конечно, и там, нет сомнения, на текущий момент война происходит и
борьба с эксплуататорами. Но там все- таки дома, там все свое, знакомое, все
понятное. Там бы он и без Шестакова теперь разобрался.
Да и жизнь эта, бродячая, цыганская, надоела.
Вот дали им сейчас с Шестаковым эту комнату - дак разве это комната для
нормальных людей? Будто для великанов делали: потолки метров под шесть, от
дверей к окнам ходить - запыхаешься, холодрыга - люстры от мороза хрусталем
бренькают!
Дворник, который и раньше служил в этом доме, пока еще не был дом сдан
под общежитие для командировочных и бездомных работников Наркомпрода,
рассказывал давеча Ивану о бывшем своем хозяине, дурном барине Гусанове.
Гусанов этот получил по наследству от какой- то тетки прямо перед
войной домище - в каком вы и располагаетесь. И так, значит, развеселился
Гусанов от наследства, а еще оттого, что войну воевал в Петрограде, что за
два года профуфырил дом на скачках, бабах- вертихвостках и заграничной
выпивке; продали дом кому- то с торгов.
И все сказали: дурак Гусанов, миллион прогулял!
А через год после революции дом в казну забрали - национализировали - и
сделали общежитием. И все сказали - вот умница Гусанов, вот шикарно пожил!
Соколков вспомнил эту нелепую историю, достал из тряпицы кусок старого
зажелтелого сала, одну толстую дольку чеснока, растер его рукояткой ножа,
тоненько порезал сало и заправил жидкую пшеничную кашу.
И задал себе вопрос: так что же этот Гусанов - дурак он или умный?