"Братья Вайнеры. Завещание Колумба" - читать интересную книгу автора

Я смотрел на медленно поднимающуюся кофейную пенку, думал о Коростылеве
и удивлялся неподвижности своей души - я почему-то совсем не испытывал
уместной в таком случае скорби, а только тяжелое глинистое оцепенение
сковывало меня полностью. Меня пугала мысль встать сейчас, одеться, ехать на
вокзал, три часа трястись в электричке, потом еще на автобусе, спуститься с
горы к покосившемуся домику, густо заросшему кустами бирючины и ракитника,
распахнуть калитку и узнать, что Кольяныча нет дома. Навсегда. Ушел дед.
А когда последний раз провожал меня на автобусной станции, выглядел он
совсем плохо, и я предложил устроить его в Москве в хорошую клинику, а он
засмеялся своим булькающим тихим смехом, обнял за плечи, наклонился ко мне -
дед был длинный, в нем была прекрасная тощая нескладность ламанчского
бродяги - и сказал:
- Когда человек перестает бояться смерти, врачи ему не помощники...
Я покачал головой
- Не выдумывай, Кольяныч, - смерти все боятся...
- Наверное, сынок. Только в старости ожидание смерти утрачивает
унизительный вкус страха и остается лишь высокое огорчение от того, что
жизнь истекает...
Вот и истекла его жизнь, а мне остался унизительный вкус страха и
горечи.
Галя сказала с искренней болью:
- Ну, что ты все молчишь? Скажи хоть что-нибудь!
- А, что мне говорить? Человек должен говорить, когда молчать
невмоготу.
Она сердито дернула плечом.
- Ты, конечно, поедешь туда?
- Конечно.
Потом вспомнила о своем долге сопереживать мне и, преодолев
раздражение, вызванное крушением всех субботних планов, спросила.
- Чем я тебе могу быть полезна?
- Налей, пожалуйста, кофе...
Горячей воды в душе не было - обычная хамская привычка жэка выключать
летом воду без всякого предупреждения, а может быть, зря я злоблюсь на них,
может, и висело в подъезде объявление. Когда я возвращаюсь с работы, мне уже
не до жэковских известий. И холодный душ не взбодрил, лениво и зябко поливал
он меня, как когда - то, очень давно, поливал меня дождь у школьного
подъезда, где отловил меня за шиворот новый историк Коростылев Николай
Иваныч, которого, впрочем, ребята уже успели прозвать Кольянычем,
устрашающего вида мужчина с ярко-синим глазным протезом и пустым рукавом
пиджака, аккуратно загнутым у локтя и пришпиленным под мышкой желтой
английской булавкой.
- Ну-ка, боец, поведай, чего ты тут делаешь? что привело?
- Ничего, - ответил я искренне, потому, что по сей день не понимаю, что
привело меня после целого дня затравленного блуждания по городу к дверям
опустевшей школы - может быть, потому, что больше деваться некуда было.
- Это я вижу, - засмеялся Кольяныч своим булькающим смехом. - Меня
интересует, почему ты стоишь мокрый около школы, а не сидишь сухой в своем
дому.
- Не могу. У меня деньги на пальто украли. Мать убьет.
- Ну уж, прям-таки убьет, - обескураженно заметил Кольяныч. - Отец