"Братья Вайнеры. Завещание Колумба" - читать интересную книгу автора

лет". Пригорюнившаяся, с сухими глазами стояла Лариса, опираясь на дебелое
плечо своего Владилена, дежурно - огорченное лицо которого никак не могло
скрыть бушующих в нем жизненных соков. Понурые, уставшие от неприятной и не
очень понятной им печальной процедуры, ковыряли носками ботинок песок двое
их мальчишек.
И незнакомая мне совсем молодая женщина в черном платье.
Владилен, истомленный ролью скорбящего родственника, откровенно
обрадовался мне, замахал рукой, и в его гостеприимно приглашающих жестах
было облегчение человека, получившего возможность размять затекшие
конечности.
- Жалко, очень жалко старика, - сказал он мне физкультурным голосом и
разумно-рассудительно добавил: - Да ведь сам вместо него не ляжешь...
И по тому, с каким деятельным интересом он смотрел на стоящую за мной
Галю, было ясно, что он не только сейчас не собирался ложиться под жестяную
табличку вместо Кольяныча, но и вообще мысль о возможности собственной
смерти в будущем кажется Владику совершенным абсурдом.
Лара медленно, будто спросонья, повернула к нам голову, долго смотрела
на меня, словно припоминала, кто я такой, потом сделала неуверенный шаг
навстречу, уткнулась мне лицом в грудь и тихо заплакала. И сквозь
всхлипывания я слыхал ее тихие причитания:
- Как же можно так... Он ведь в жизни мухи не обидел... Он добрый...
Боже мой, какое зверство...
Я не мог понять, о чем она говорит. И спросить сейчас не мог. Просто
обнимал за плечи и тихо гладил по спине. Охапки подаренной мне бабкой сирени
упали на дорожку, и неловко переминавшийся Владик наступал своими желтыми
мокасинами на сочные гроздья фиолетово-синих цветов.
- Поехали, Ларочка, домой, - сказал я. - Потом поговорим...
- Да - да, Ларок, надо ехать, - готовно подхватил Владик. - Слезами тут
не поможешь, а дома надо еще оглядеться, все проверить - люди ведь званы,
помянуть надо отца добрым словом... а со Стасом потом поговорим, я ему сам
расскажу...
Лариса молча кивнула - она всегда со всеми, со всем соглашалась.
Стоявшая с ними женщина в черном вдруг резко сказала:
- Владилен Петрович, вам, наверное, действительно надо взять детей и
ехать домой, а поговорить следует сейчас...
- Пожалуйста, - пожал он своими круглыми, пухлыми плечами. - Не понимаю
только, почему сейчас? Отца нашего никаким разговором уже не возвратишь, а
дома люди званы... Надо, чтобы было все, как водится у приличных людей...
- Наверное, - сказала женщина и скинула с головы черный кружевной
платок, - но, скорее всего один из этих приличных людей и загнал его сюда...
И показала пальцем на жестяную табличку "Николай Иванович Коростылев".
Владик набрал в обширную грудь воздуха, сокрушенно громко вздохнул и
возвестил присяжно-поверенно:
- Наденька, как все молодые люди, вы максималистка! Из-за одного
затаившегося мерзавца не можем же мы подозревать всех людей, окружавших
Николая Иваныча!..
Я молча слушал их, и в голове тонко вызванивало: "...его убили... он
умер от инфаркта...", но я не перебивал их и не задавал вопросов, потому,
что я профессионал в человеческом горе, и профессия моя начинается с
терпения. Адский жар терпения выжигает всего сильнее душу, она сохнет