"Валерий Вахромеев. Дороги " - читать интересную книгу автора

печи горшок с простоквашей и дала его нам. Она извинилась, что у нее нет ни
хлеба, ни картошки. Мы выпили простоквашу. Хозяйка уже хлопотала о нашем
ночлеге. Она сама принесла с улицы большую охапку сена, разложила его прямо
на земляном полу за перегородкой. После долгого пути усталость сразу сморила
нас. Мы, четверо, улеглись рядком, крепко заснули...
Сон оборвался внезапно. Кто-то пинками бесцеремонно будил нас. Глаза
слепил яркий свет карманных фонарей. Оглядевшись, мы увидели двух немцев.
Стволы автоматов они направляли то на одного, то на другого. Громкая и
непонятная немецкая речь. По движению стволов автоматов мы поняли, что надо
выходить на улицу.
Уже выходя на улицу, я заметил нашу старенькую хозяйку. Она стояла,
прислонившись к углу печи, всхлипывая, причитала, вытирала слезы подолом
передника. А два здоровых немца же выгоняли нас, подталкивая в спины дулами
автоматов. На выходе нам встретился третий немец и какой-то мужчина в
гражданской одежде. Мужичок злобно хихикнул и с издевкой произнес:
"Навоевались, москали!" Немец в дверях оттеснил мужчину, пропуская нас.
Жестом руки приказал нам идти за угол хаты. Там стоял у дороги военный тягач
на гусеничном ходу. Ярко горели его фары и работал двигатель. Трое немцев,
подгоняя автоматами, усадили нас в кузов тягача и сели сами.
Машина взревела, выбросив сизую струю дыма, развернулась на месте и
направилась в сторону моста. Подъезжая к мосту, лучи фар выхватили из
темноты одинокую фигуру мужчины, он протягивал крынку. Тягач притормозил.
Мужчина, подобострастно улыбаясь, протянул немцам, сидящим в кузове, полную
крынку молока. Один из них, перегнувшись через борт, взял ее из рук мужчины.
Все немцы по очереди отпили молока, опорожнив крынку. Приняв обратно пустую
посуду, мужичок низко поклонился. Тягач рванулся с места, и хлебосольный
крестьянин так в поклоне и исчез в темноте ночи.
Проехали через все село и за околицей остановились. Немцы вылезли из
тягача и выкатили из придорожных кустов противотанковую пушку, прицепили ее
к тягачу.
Опять тронулись и, проехав до окраины следующего села, остановились.
Мощные лучи фар высветил и вдали маленькую белую церквушку. Нас высадили и
поставили лицом к стене у ближайшего дома.
Я стоял с края, возле открытого окна дома. Внутри, недалеко от окна,
стоял стол, на столе керосиновая лампа. Она освещала офицера, который что-то
писал за столом. Наш конвоир вошел и что-то доложил офицеру, стоя по стойке
"смирно". Офицер, не переставая писать, давал солдату какие-то распоряжения,
время от времени поглядывая на него. Затем тягач с тремя немцами уехал. По
всей вероятности, ни выполнили свое задание и передали нас другим. Мы
невольно посмотрели вслед уехавшему тягачу. Уже начало светать, и мы увидели
на фоне церкви темные могильные кресты... В голове промелькнуло: кресты -
кладбище - расстрел!
К нам подошли три солдата с автоматами и приказали идти в сторону
церкви. Один из солдат протянул мне сигарету. Я его спросил:
"Erschiessen?" - "Расстрел?". "Оh, nein, nein!" ответил он и улыбнулся.
"Nicht schiessen! Verstehen?" еще раз пояснил он и я понял, что нас не
расстреляют. Потом он ткнул себя в грудь: "Oesterreich!" Я понял, что он
австриец. По дороге австриец спросил, откуда я? Ответил, что москвич.
Миновали кладбище. За церковью была площадь, на площади несколько
костров освещали телеги, лошадей и снующих между ними солдат. Австрийцы