"Николай Вагнер. Ночные смены (Роман) " - читать интересную книгу автора

глаза и пошел от ставка.
"Все-то он успевает, - подумал Алексей, - и норму рекордную дать, и в
порядок себя привести, и за Настей поволочиться. Может быть, и он, Леха,
будет успевать все, когда станет постарше, таким, как Борщов?.."
А Настя - малюсенькая, худенькая. Девчонка девчонкой, но, говорят, уже
женщина, замужем. Замужем, а каждый день у станка крутится, в глаза
заглядывает так, что не по себе становится - словно выпытать хочет что-то
или сказать очень важное, но такое, чего ему, Алексею, не понять. Говорит о
пустяках разных, но обязательно спрашивает, ел ли он, Леха, сегодня, не надо
ли ему талон на хлеб или на баланду в цеховой столовой.
За первый час работы Алексей снял со станка три детали. Начало
радовало. Если так пойдет дальше, он сделает за ночь не меньше, чем Борщов.
Для ночной смены это будет пределом, которого не достигал никто.
А он достигнет! Слова фронтовиков, выступавших на вчерашнем митинге,
всколыхнули душу. Трудно им приходится, когда над головой висят "юнкерсы" и
"мессершмитты" преобладают в воздухе. Брат Владимир вспомнился, Коля Спирин.
Им тоже трудно, как этим двум боевым летчикам, прилетевшим в город с
далекого фронта всего на полдня.
Выступали они прямо здесь, в этом пролете. Весь цех собрался сюда.
Слушали молча, боясь проронить хотя бы слово. А летчики не митинговали,
скорее, просили рабочих уж постараться, уж сделать что в их силах, так как
без моторов сейчас нельзя, они решают исход боев.
Летчики тоже старались. Там, в небе, нельзя было рассчитывать на
пощаду. Но, судя по рассказам летчиков, они не думали о смерти, их
стремления и заботы сводились к одному - не пропустить фашистские самолеты к
Москве. Вот почему один из "хейнкелей", почти достигший цели, встретил такой
неистовый натиск советского "ястребка". "Ястребок" атаковал шесть раз,
поджег правый мотор "хейнкеля", а тот с фанатичным упрямством продолжал
держать курс на Москву. И тогда советский летчик, расстрелявший к тому
времени патроны, всей машиной врезался в "хейнкель", но не пропустил его к
столице.
Так бесстрашно сражались летчики, с таким же упорством вели бои
артиллеристы, пехотинцы - вся Красная Армия. Слишком поспешно прокричали
фашистские стратеги на весь мир о том, что еще немного - и русские, лишенные
поддержки тыла, будут сломлены. Тыл не терял времени. Он перестраивался на
военный лад. Вагоны с оборудованием и материалами шли по железным дорогам с
запада на восток. Эвакуированные заводы в считанные недели вступали в строй.
Часто станки начинали работу под открытым небом; стены цехов возводились
потом.
Все это Алексей видел своими собственными глазами. Поэтому считал, что
сам он работает даже в слишком благоприятных условиях; над головой - крыша,
у станка - электрический свет, а главное - тепло. И хочется ему сегодня
поработать как можно лучше, но дело, как назло, не идет.
В первом часу ночи стала забиваться фреза. Менять ее не хотелось. Да и
хуже может оказаться новая фреза: люди же их делают, а не боги. А сколько
времени уйдет на беготню в кладовую? Однако станок приходилось останавливать
все чаще. Алексей то и дело выбивал деревянным молотком наплывы металла,
застрявшие между зубьев, поливал раскаленную фрезу маслом. Обработанная
поверхность детали уже не отливала зеркальным блеском, она шершавилась,
рисунок пошел по ней - узорчатый и опасный. Отметки Альберта Борщова стали