"Николай Вагнер. Ночные смены (Роман) " - читать интересную книгу автора

предела!"
Нет, успех не вскружил голову Алексею. Просто было приятно думать, что
впервые получилась такая выработка. А если она получилась у него, то и
другие смогут делать столько же. Пусть только фрезу затачивают на такой же
манер, как он.
Саша Березкин, комсорг цеха, тряс руку, поздравлял сегодня утром: "Вот
и у нас появились свои двухсотники! И на какой операции! Еще вчера здесь не
могли делать и половины того, что сделал ты. Молодчина! Сейчас мы
по-настоящему раздуем огонек соревнования! Только надо постараться, чтобы
твоя рекордная выработка не стала единичным успехом".
В пролете цеха, на самом заметном месте, висит яркий плакат-"молния".
"Рекордное достижение фронтовой бригады, - написано на нем. - Все равняйтесь
на Алексея Пермякова!"
Алексей нажимает на рычаги, сноровисто отводит стол и снимает с него
детали, ставит новые и вновь режет, режет серебристый металл. Даже моряк
Костя не поспевает за ним. У его полуавтомата сгрудились штабеля
обработанных Алексеем деталей, и Костя мечется на площадке в своей полосатой
тельняшке, словно молодой тигр; вжикает его многошпиндельная сверлилка,
ахает, прошивая стыки, а конца-края работе нет. На всегда строгом, будто
нахмуренном лице Кости пробивается улыбка. Он радуется за их совместный с
Алексеем успех, да и за успех всей бригады, потому что знает: от этих двух
станков зависит весь поток и сборка моторов.
Операция сегодня у Алексея простая и в то же время ответственная. Идет
расточка отверстий под канал маслоотстойника. Тут важна точность. Алексей
каждый раз осторожно подает стол, то и дело поглядывая на карандашные
отметки, и только пройдя отверстие, с силой жмет на рычаг, чтобы вновь
отодвинуть стол и быстро сменить деталь. Но отметки отметками, они лишь
ориентир, надо зорко следить за шкалой нониуса, чтобы не перейти заданное
деление. И Алексей весь в напряжении: он в строго нужный момент
останавливает ход станка - ни делением больше влево, ни делением больше
вправо. Душа радуется от скорости и от того, как он четко переключает
рычаги. А фреза так и крошит металл в дробную стружку, и она веером
разлетается от детали. Не нужны раскаленным лопастям ни эмульсия, ни масло -
стружка сыплется сухая, без заплывов, даже намеков нет на то, что она забьет
фрезу.
Вот уже тридцать деталей сняты со станка. Тридцать! А фреза продолжает
идти, как новенькая. Расплывается в улыбке подошедший к Алексею контролер
Женя Селезнев. Его большие, всегда широко открытые глаза сияют приветливо.
Он кивает, поздравляя с новой рекордной выработкой.
"Хорошие глаза у Жени, - отмечает Алексей, - добрые, честные. По ним
всегда можно узнать, что хочет сказать Женя, что он чувствует. И слов не
надо. И сам Женя хороший, благожелательный. Как это он сказал на днях о
мастере Круглове? "Совсем он не злой и не грубый. Он только таким кажется.
Цель-то у него, как у всех, - одна. План вытянуть да еще сверх плана выжать
сколько возможно. С него спрашивает Дробин, с Дробина - Хлынов, с Хлынова -
сам генерал. Генерал спрашивает потому, что от него моторы требуют. Не
куда-нибудь, а на фронт, для того, чтобы фашистских зверей остановить. Вот и
получается, что Круглов-то не злой, а самый-самый добрый человек во всей
смене. Ради правого дела, ради самой жизни требует он...""
Женя приблизился к Алексею, похлопал его уважительно по плечу и крикнул