"Анатолий Уткин. Забытая трагедия: Россия в первой мировой войне " - читать интересную книгу автора

генерал Данилов уже подал вагоны для немецких военнопленных.) Но
значительная часть русских войск вышла из города. "Колоссальная людская
масса, которую немцы пытались отбросить, подавалась лишь ненамного и
оставалась твердой в своей неподвижности Боевой дух обеих армий обнаружил
свой предел, унесенный поражениями, битвами, суровостью страны болот; мороз
крепчал, дул ледяной ветер, температура опустилась значительно ниже нуля.
Приближающаяся зима парализовала активность как русских, так и немцев" {73}
. За битву при Лодзи Гинденбург получил звание фельдмаршала. Среди этого
смятения, совершенно непредвиденных страшных событий, "будучи постоянно
битыми значительно меньшим числом немцев, - пишет Уинстон Черчилль, - мозг
русского верховного командования продолжал функционировать ясно и
решительно". Собрав немалые резервы, русская армия завладела контролем над
единственным выходом из лодзинского мешка. Это был тот необычный случай,
когда русские стояли спиной к России, а немцы спиной к Германии. Командующий
Северо-западного фронта Рузский выделил "группу Ловича", которая зашла в тыл
окружающим Лодзь немцам. Вместо жесткого окружения Лодзи немцы сами попадали
в окружение. Слухи о великой победе русской армии уже достигли Петрограда.
Сазонов поздравляет Палеолога. Начальник штаба русской армии генерал Беляев
сообщает по секрету: "Мы одержали победу, большую победу... Я работал всю
ночь, чтобы обеспечить транспортом 150 000 военнопленных" {74} . Зря
работал. Макензен понял, что второго Танненберга не будет и приказал своим
войскам отступать ближайшим возможным путем. Черчилль, чей комплимент
русской ставке мы привели выше, в данном случае приводит старую поговорку:
"Крепкий нож разрежет дерево" {75} . Воздушная разведка с этих дней помогала
немцам. С рассветом 23 ноября немцы смело и умело рванулись на север. За
ними следовала пятая русская армия. Нокс описывает виденное: "Командир
первого корпуса умолял войска двигаться вперед, но все замерли в глубокой
пассивности. Они - командующий и его штаб - были лишены резерва моральных
сил для того, чтобы продолжать действовать. Командующий колебался в
отношении преследования и в конечном счете запросил армейское командование"
{76} . Разумеется, то тоже начало колебаться. Моральный террор германского
военного превосходства был столь велик, что и войска и военачальники русской
стороны впадали в своего рода ступор. "Полностью окруженные ордами
противника, немцы пробились вперед, не потеряв ни одного орудия, ни одного
пленного, прошли сквозь все опасности, неся с собой всех раненых" {77} .
Двести пятьдесят тысяч немцев в этой битве сопротивлялись шестистам тысячам
русских войск. Немцы потеряли тридцать пять тысяч убитыми - русские вдвое
больше. Но что важнее всего стратегически: теперь никто уже - ни в Париже,
ни в Петрограде - не помышлял о наступлении на германскую Силезию. Говоря о
сложностях текущей войны, британский военный атташе полковник Нокс записал в
дневнике 25 ноября: "Я боюсь, что в России забыли о необходимости
компенсировать пополнениями огромные потери текущей войны; с приходом зимы
наши потери утроятся. Несколько человек уже замерзли в траншеях этой ночью".
В русской армии был отдан приказ поить людей горячим чаем, но русский офицер
сказал Ноксу: "Такие приказы легко издать, но трудно выполнить - люди,
несущие обед, гибнут едва ли не ежедневно".
Череда австрийских поражений привела молодого Витгенштейна к печальным
обобщениям. "Я размышлял о прискорбном положении германской расы. Мне
кажется определенным, что мы не можем выиграть у Англии. Англичане - лучшая
раса в мире - не может проиграть. Мы же можем - и проиграем, если не в этом