"Юрий Усыченко. Белые паруса" - читать интересную книгу автора

спокойно, ответил:
- Есть, штормовой парус ставить!
- То-то, - удовлетворенно пробормотал Костя. - Давай.
Достали из каюты трисель, туго свернутый, как кокон, подготовили к
постановке. Затем взялись за грот. С ним справиться оказалось нелегко.
Толстая мокрая парусина отчаянно вырывалась из рук, ломала ногти, норовила
изо всей силы хлестнуть моряка по лицу. Палуба "Тайфуна" прыгала, стоять ни
за что не держась, не было никакой возможности. Волны обдавали пеной,
брызгами, темнота затрудняла и без того нелегкую работу. Минутами Михаила
охватывало настоящее отчаяние. Ему казалось, что никогда не смогут они
побороть проклятый грот. Хотелось убежать в каюту, броситься на койку,
закрыть голову руками, не видеть и не слышать ничего вокруг. Кто знает, как
бы поступил Михаил, будь он в одиночестве.
Но рядом работал Костя - быстрый, точный, невозмутимый. И Михаил
старался подражать ему.
Все-таки штормовую парусину поставили. Под триселем пошли ровнее,
спокойнее.
Когда дело было кончено, едва не случилось несчастье. Крутой вал
подбросил яхту. Костя поскользнулся на мокрой палубе, чуть не упал за борт.
Михаил успел удержать товарища, помог ухватиться за ванты. Костя улыбнулся,
кивком поблагодарил.

Рассвет застал "Тайфун" в открытом море. Багровое солнце всходило
медленно. Волны догоняли яхту, с клокочущим шипением проносились мимо. При
дневном свете они казались гораздо безобиднее.
Экипаж "Тайфуна" изрядно утомился от переживаний бессонной ночи, однако
присутствия духа не терял, а с восходом солнца воспрянул окончательно.
Теперь самое страшное осталось позади. Даже Михаил чувствовал себя хорошо -
после авральной работы морскую болезнь сняло, как рукой.
Но дело было не только в болезни. Михаил чувствовал, что в душе его
произошел перелом, никогда больше не испугается он моря. Он, как говорили
когда-то, прошел "соленую купель". Много лет спустя, став капитаном
торгового флота, он вспоминал ночной шторм на "Тайфуне" и думал о том, что
этим штормом окончательно кончилось его детство.

Костя отдал Нине свою зюйдвестку взамен сорванной ветром, ясные глаза
девушки лукаво поглядывали из-под широких полей моряцкой шапки.
Посмотрев на Нину при солнечном свете, Михаил ахнул:
- Что с тобой?
Голос был таким, что она тоже испугалась:
- В чем дело?
- Седая, - еле переводя дыхание, пояснил Михаил. Брови, ресницы,
выбившиеся из-под зюйдвестки пушистые волосы побелели.
Нина начала звонко и неудержимо хохотать. Засмеялся и Костя:
- Ну, Семихатка, ты как скажешь!
Немного успокоившись, Нина проговорила сквозь смех:
- Да это же соль! Соль морская на волосах осела. А у меня сердце
екнуло, что, думаю, такое.
Михаил сперва надулся. Но, как всегда, сердиться долго не мог и скоро
сам подшучивал над своей ошибкой.