"Лев Успенский. Эн-два-0 плюс Икс дважды (полуфантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

вчера. Он, оказывается, назначил зачет этому мимолетному веденью. Хвост у
нее, видите ли: неорганика! Теперь ка кая же поездка!
- По-моему..., коллега знает вполне удовлетворительно! - неожиданно
добавил он и спрятался за газету. Профессор Коробов через пенсне (пенсне!)
подозрительно поглядел в его сторону: - Вполне, по-твоему? Ну что же быть
по сему... Вообще-то говоря, на большинство вопросов мы как будто
ответили... Вот только с закисью азота у вас почему-то нелады. С _веселящим
газом_,.. Както он вас, по-видимому, не слишком _развеселил_... Проскочили
мимо в пылу зубрежки?
Люда Берг умела краснеть, как опоссумы умеют притворяться мертвыми, -
необыкновенно, не так, как все. Даже враг номер один, Вадик, двоюродный,
признавал: "Когда Людка краснеет, у нее, наверное, и пятки становятся
розовыми, как у новорожденных!" А что? Очень возможно!
- Ой, Павел Николаевич, что вы! Я просто... как-то так... Я подумала
- закись... Она же теперь почти не применяется... Медику с ней вообще
никогда не придется встретиться...
Она сказала так потому, что вообразить себе не могла, какое действие
произведут эти ее легкомысленные слова. Членкор Коробов за секунду перед
этим уже взял в мягкие пальцы великолепную паркеровскую вечную ручку, уже
развернул Людочкину зачетку, уже занес перо над страничкой, на которой было
помечено: "Фармакология - уд., пат. анатомия - хор", и вдруг замер, точн о
споткнулся. Хуже того: он положил ручку на стол. Он прикусил нижнюю губу и
даже часть аккуратной седенькой эспаньолки и уставился на Люду так, точно
тут только заметил, что она внезапно появилась и сидит против него.
- Ах вот как вы полагаете, коллега! - каким-то совершенно новым,
зловещим голосом протянул он, рассматривая Людочкину прическу, Людочкину
блузку, Людочкину сумочку на коленях. - Не придется встретиться, говорите?
Это - с закисью азота? С эн-двао? Сергей Игнатьевич, ты, я полагаю, слышал?
Ну а если, паче чаяния, всё же столкнетесь?
В случаях крайней опасности - "мрачной бездны на краю" - Людмила Берг
применяла улыбку. Ту, которую тетя Соня именовала "сё сурир наиф" /Эта
наивная улыбочка (франц.)/ (Вадька свирепо переводил это как "подсмешка юной
идиотки"). На любого фрунзенца, даже старших курсов, такой "сурир"
действовал как команда "Ат-ставить!". Но бело-розовый старичок в черной
шелковой тюбетеечке видывал, должно быть, на своем веку всякие "суриры". Он
взял ручку со стола и безнадежно навинтил на нее колпачок. И, навинтив, опус
тил ее, колпачком вверх, в хрустальный стакан. И откинулся в кресле.
- А если всё-таки придется вам с ней встретиться, уважаемая коллега?
- с непонятной настойчивостью повторил он. - Сереженька, ты слышал: _Она
ее_ не встречала, а?! А ну-ка, если ты сам не позабыл, припомни, голубчик,
где и как мы с тобой на нее впервые напо ролись, на закись-то эту самую? На
ЭН-ДВА-0, да еще ПЛЮС ИКС ДВАЖДЫ? Сохранилось это событие в твоей памяти?

МИНА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ

Человек в кресле преобразился. Он шумно швырнул па ковер толстую стопку
газет. Лицо его оживилось, точно он вдруг очнулся от спячки.
- Было бы по меньшей мере странно, Павлик, - высоким бабьим голосом,
но с чрезвычайной энергией заговорил он. - Было бы _нелепо_, если бы мы с
тобой это запамятовали! Удивительно уже и то, что мы с тобой о нем так давно