"Поход на Югру" - читать интересную книгу автора (Домнин Алексей Михайлович)7. В ЮГОРСКОМ ГОРОДИЩЕКрытый берестяной дом югорского князька с двумя крохотными оконцами стоял отдельно от других, на широкой площадке, окруженной рвом. На Савку бросились мохнатые лайки, но сопровождавшие его югорские охотники отогнали палками злобных псов. У дома стояла старуха с круглыми глазами, закутанная в меха, — шаманка Тайша. Она обошла Савку кругом, пристально осматривая, и приказала войти. В доме полутемно. На земляном полу выложен очаг из серых камней. В нем тлеют уголья, из котла над очагом идет вкусный мясной парок. У Савки дрогнули ноздри и он проглотил слюну. У стены устлана рысьими шкурами невысокая лежанка. С нее поднялся маленький старый князек с редкой бородкой и черными, как спелая смородина, глазами. Разрисованная красными узорами куртка, пошитая мехом внутрь, подхвачена серебряным пояском. На груди у князька ожерелья из серебряных монет. Савка поклонился князьку, коснувшись пальцами земли. Шаманка Тайша присела на корточки у очага и смотрела на уголья. У князька затряслись губы. Он что-то спросил Савку на непонятном языке и, подумав, повторил, неуверенно выговаривая каждый слог: — Кто ты? — Прежде спроси — зачем пришел, — дерзко ответил Савка. — Зачем пришел? — спросил князек. — Как друг, — ответил Савка. — Идет к тебе войско новгородское, за данью. Князек обхватил голову и заметался: — Ай-ай, беда идет. Монеты у него на груди мягко звякали. Савка струсил. Уходили последние надежды. Он торопливо выпалил: — Невелико войско-то. Полторы сотни топоров осталось. Да и притомились люди — их теперь голыми руками взять можно. — Он вытянул свои ручищи с узловатыми цепкими пальцами. Князек остановился, что-то соображая. Недоверчиво глянул на Савку. Тот загреб руками воздух, сжал кулак и придернул им: — В мешок заманить и стянуть. Князек покачал головой. Шаманка резко вскочила и уставилась на Савку круглым черным глазом. Он оробел, голова вжалась в плечи. — Наши люди доверчивы, ежели с ним ласково… Князек опустился на лежанку и долго смотрел так, медленно покачиваясь. Шаманка ткнула Савку пальцем в грудь и захохотала: — Не бей первых оленей — они приведут стадо. У нее были редкие желтые зубы и темное, похожее на сморщенный гриб, лицо. Югры держали совет. Самые старые и достойные охотники пришли к очагу князька. — Вах привел Рыжего, — сказала Тайша. — Рыжий привел чужаков. Пусть ответит Вах. Вах пожевал губами. У него были ясные глаза ребенка: — У сохатого не бывает клыков. У Рыжего не было хитрости. — Он не зажег сигнальный костер, — прищурился князек. Вах не ответил. — Рысь не дерется с медведем, — сказал самый старый охотник. У него слезились глаза и тряслась голова. — Пусть возьмут свое и уходят. — Они ограбят святилища! — закричала шаманка. — Это так, — сказали старики. А самый старый из них сказал: — Крот не знает солнца, а гуси летят и видят всю землю. Страх не учит быть сильным. Дайте пришельцам что они просят, но пусть расскажут они, почему народы за стеною леса сильнее нас. — Ты хочешь пустить волка к оленям? Они перебьют нас поодиночке и сожгут городища, — зло насупился князек. — Это так, — сказали старики. А самый старый из них ответил: — Не так. Пока мы будем жить, как медведи в берлоге, к нам будут ходить охотники с рогатинами. Много веков назад югры были единым народом и кочевали в степи, как вольные кони. Они никому не платили дани. Но пастбища скудеют, и человеки мечтают о лучшем. Югры поклонялись солнцу и пошли вслед за солнцем в страну, куда уходит оно ночевать. Они продирались через леса и болота, а солнце все дальше и дальше уходило от них. За то, что они дерзнули его догнать, леса разделили народ на малые племена. Мы деремся друг с другом из-за лучших земель и боимся чужого глаза. Все скопленные богатства кладем к ногам золотой женщины. А другие народы ставят большие города, меняют друг у друга товары. Они, как юноши, растут и мужают. А мы дряхлеем и старимся. Пусть идут с пришельцами в их земли наши и учатся быть молодыми. — К старости люди становятся детьми, — фыркнула шаманка Тайша. — Ты хочешь нарушить заветы богов и предков? Они жестоко отомстят нам за дерзость. Все будет так, как хотят они! И старуха трижды ткнула пальцем на небо и горы. …Новгородцев удивила странная тишина в городище. Они взломали ворота. Тепла была зола в очагах, лабазы были распахнуты и пусты. Возле домов валялся нехитрый скарб. Югры ушли. Ушкуйники метались из дома в дом — поживиться здесь было нечем. Кто-то ободрал со стены рысью шкуру, кто-то нашел связку мороженной рыбы, бронзовые подвески и пояс. Из-за поношенной меховой малицы завязалась драка. Из-за частокола испуганно выглядывало оранжевое солнце. По багровому снегу и стенам легли резкие тени. Яков с недоумением осматривал низкие, похожие на длинные землянки, дома. В каждом, наверное, человек по сорок живут. И это хваленая Югра, о богатствах которой складываются легенды? Куда же они пользуют серебро и меха, ежели даже поселения их похожи на бедные новгородские деревни? Рыжего Ждана положили у очага, раздув огонь. Над ним хлопотал Зашиба. Ждан крякал, от боли и дрожал. У него было разбито плечо и смяты ребра. — Что замышляет югра? — спросил Яков. Ждан отвернулся. Яков подсел к нему. Час назад Рыжий рассказывал ему о братьях Помоздиных. Ждан их не видел и не знает. Только слышал, будто ушли они за Каменный пояс сказывают югры, что есть там счастливая земля, где люди не знают вражды. — Зачем вы пришли сюда с бедой? — заговорил Ждан, пытаясь приподняться. У него клокотало в горле. — С бедой и колчанами, полными стрел? Незнаемый народ — все равно как не человеки, нет к нему жалости. А ты приглядись к нему, узнай, пойми. Югру обступают леса и горы, из болот выходит гнус, с Полунощного моря и летом налетают вьюги. Здесь всего вдоволь — зверя, рыбы и птицы. У Югры не хватает сил раздвигать лес, нет умения делать землю кормилицей, добывать железо и медь… В слюдяном оконце метнулся алый отсвет — кто-то с досады запалил дом. У Якова раздулись ноздри — разгулялась вольница! Он вдруг понял, что уже не в силах ее унять, не в силах сдерживать больше людей. Он почувствовал усталость. Все стало безразличным. И югорские соболя, и дом все на свете. Словно пришел он не туда, куда так стремился. — Останови стрелу на полете, — усмехнулся он Ждану. И выбежал из дому. Пламя расползалось по углу дома, шипело, облизывая снег на низкой крыше. Яков приказал выступать. Отозвал в сторону Зашибу. — Коли со мной что случится — на тебе все заботы. Сохрани людей. Обратный путь будет еще тяжелее. — С чего приуныл, атаман? — Так. Повитуха мне нагадала когда-то греть костями мерзлые камни чужой земли. Яков был мрачен, подавлен. Дым пожарища стелился низко по зубьям частокола, скрывая оранжевое солнце. Второе городище тоже нашли покинутым. Заночевали, к полудню подошли к третьему. Оно стояло на крутом холме в изгибе реки. Дважды пытались взять городище приступом, но круты были склоны, высок частокол, Югры защищались отчаянно, их тяжелые медвежьи стрелы с медными наконечниками пробивали щиты из толстой кожи и дерева. Новгородцы отошли, потеряв полтора десятка ратников. Похоронили их в мерзлой земле, насыпав высокий снежный курган. Яков, еле сдерживая ярость, повелел обложить городище, чтобы взять югру измором и голодом. Часть людей отослал зорить мелкие охотницкие становища, чтоб добыть мяса и рыбы. На случай долгой осады стали готовить землянки и крытые шкурами шалаши. Минула неделя, другая. Ночами над частоколом колыхались факелы — югры были готовы и к ночному штурму. Тоска и уныние поселились среди новгородцев. Гасли надежды на возы серебра и мехов, неодолимым казался теперь и путь к дому. Рыжий Ждан чуть оправился, мог уже ползать, волоча по снегу омертвевшие, неживые ноги. Яков выспрашивал его о здешнем народе, перебирая бронзовые югорские украшения и бляшки. Затейливой искусной работы были эти бляшки, изображавшие зверей и человека. Вот степной орел, терзающий медведя. Вот женщина с младенцем во чреве — она стоит на бобре, над нею распластала крылья птица, а по бокам двое юношей с лосиными головами. — Югры читают по этим бляшкам свои предания, как мы по книгам. Они верят, что у человека четыре души. Одна после смерти живет под землей, другая становится духом леса, третья обращается в птицу, — объяснил рыжий Ждан. — Но самая главная — четвертая, сонная, или вещая, душа. Она покидает нас во сне и витает в краю предков или в этом мире. Если она заблудится, человек уже не проснется. Сердился Ждан, если Яков подшучивал над югорской верой. — Всяк народ по жизни избирает себе богов. Югры зря зверя не тронут, потому что каждый зверь священен. Медведь, к примеру, был сыном верховного бога Нуми-Торума и жил на небе. Но выпросился он у отца на землю. Пятки у него голые и стали мерзнуть зимой. Отец дал ему огонь. Однажды грелся медведь у костра, а люди увидели огонь и решили его похитить. Они убили медведя и унесли с собой огонь. С тех пор медведи на зиму в берлогу ложатся, чтобы пятки не отморозить. Когда югры сейчас убивают медведя, они устраивают празднество, винятся перед его мертвой головой и поют священные песни. А перед этим вырежут у головы язык и уберут глаза, чтобы дух медведя не мог их увидеть и не мог пожаловаться богу-отцу… Сказывал Ждан и о золотой югорской бабе. У Женщины этой во чреве ребенок, а во чреве ребенка еще дитя. И означает это вечность жизни и рождения. Путь к идолу знают только старейшины и шаманы, не дано ее видеть простому человеку, а тем более иноземцу. — Я найду золотого идола, — сказал Яков. Ждан только грустно усмехнулся. Шла пятая неделя. Прибыли послы от югорского князька. Старый охотник Вах передал Якову серебряное блюдо с монетами и украшениями, связки собольих шкурок. — Югра много думал и решил покориться, — Вах смотрел себе под ноги, словно чем-то обижен. — Югра готовит дань, Русь подождет. Яков и обрадовался и встревожился — не готовит ли князек какой хитрости? В городище начинается голод, но и его воинам не сладко, варят березовую кашу, держатся из последних сил. Случись битва — им не выдержать. — Хочу видеть Рыжего, — мрачно сказал старый Вах. Ждан лежал у костра, закутанный в тулуп. Он отвел глаза, когда подошел к нему Вах. — Ай, у сохатого оказалось сердце хитрой росомахи! И старый Вах поверил росомахе! Ай! Послы ушли. Новгородцы оживились, гадая о югорских сокровищах, о близком пути к далекому дому. А в городище вечером перед домом князька полыхал костер и металась вокруг него в диком танце шаманка Тайша. Сначала она долго курила, сидя на корточках у костра, набив трубку кусками сушеного мухомора. У нее белели щеки, а взгляд становился мутным. И она вдруг начинала скакать и выгибаться. На ней была маска с рогами горного козла. Ленты на ее бубне и поясе метались и вспыхивали в отсветах костра. Савку усаживали рядом с князьком среди старых югров. У него затекали ноги во время игрищ. У шаманки был грубый, мужичий голос. Савка не понимал слов. Что-то зловещее было в ее каркающих выкриках. Э-э, Пор! Ты не видел кровь жертвы, Ты пил ее. Я говорю тебе. Пробудись и слушай. Эта земля принадлежит нам, Ее пришли грабить. Иди за тем, Кто пришел сюда красть. Сломай ему шею. Пусть пойдет кровь у него изо рта. Пусть пойдет кровь у него из носа. Сломай ему хребет. Убей! Убей! Убей! — Убей! Убей! Убей! — повторяли воины и тыкали копьями в снег. Савка страшился подумать о том, что должно случиться. Разве он виновен, что так запутала его жизнь? Люди запутали. Только один человек понял бы — сынишка Тишата. Если не загиб он еще от хворобы, сверлящей кости. …Тревожно прислушивались новгородцы к игрищу и песням за частоколом. Слишком долго князек собирает дань. Охватывало отчаянье. Снова прибыли послы, теперь только двое и без даров. Старого Ваха с ними не было. — Дань приготовлена, — сказали послы, — князек приглашает лучших людей в гости. Просит не брать с собой оружия — на пиру оно не понадобится. Яков и еще десять воинов ушли с послами в городище. Рыжего Ждана везли на лыжах, как на санках. Он сжал зубы, чтобы не стонать. У дома князя полукругом у костра на жестких лосиных шкурах сидели князек и старейшины. Новгородцам показали место напротив. И только они присели, югры кинулись на них и скрутили им руки. Шаманка Тайша подолгу смотрела в глаза каждому и хохотала. — Зачем ты пришел? — подступил к Якову князек. Он сутулился, будто хотел Якова боднуть. — За данью. — Почему мы должны отдать тебе наше добро? — Не мне — Новгороду. Не своею волей мы пришли. Мы — его люди. И за каждый волосок, что упадет с нашей головы, ты ответишь ему. — Русь, Югра — равные братья. Югра не платит дань! — закричал князек. Яков ничего не ответил. Только показал на Ждана. — Его не троньте. Он не виноват перед вами ни в чем. — Что он говорит? — спросил Ждана князек. Ждан промолчал. — Он говорит, что не Рыжий их привел, — сказал Вах. — Это правда, Рыжий? Ждан не ответил. В стан новгородцев снова прибыл посол. Один. Он сказал, что мужи новгородские пируют со старейшинами и приказали еще тридцати воинам идти в город за данью. Оружие брать не велено. Новгородцы шли сквозь тесный молчаливый строй югров. Впереди шагал Омеля. Шагал широко, уперев руки в бока. Остальные едва за ним поспевали. Вдруг югры расступились. Омеля почувствовал удар в плечо, удивленно покосился — из плеча торчала стрела. Он вырвал ее. Увидел, как рядом упал воин, словно подвернув ногу. Второй, третий… Омеля, взревев зверем, выхватил кол и взмахнул им над головой. Югры отпрянули, побежали. Он гнался за ними с поднятым колом. И вдруг встал. Он увидел Савку. Они встретились взглядами. Омеля не сразу сообразил, что это Савка. Откуда он здесь? Савка юркнул за дом, за спины югров. — К войску! — крикнул кто-то из новгородцев. — К войску! — заорал Омеля. Размахивая колом, он кинулся к воротам и с маху высадил их плечом. Вдогонку ушкуйникам взметнулись стрелы. В стан новгородцев добежал Зашиба Волос. Он перекрестился и упал на снег. На брови у него запеклась кровь. — Измена, — прошептал он и вдруг завопил тонко и отчаянно: Спасайтесь! Омеля очнулся ночью. Ему привиделось, что он в жаркой бане и в полушубке в ней ней сидеть нестерпимо. Он стал сбрасывать полушубок и очнулся от боли. Перемигивались низкие звезды. Омеля не мог понять, где он. Вспомнил Савку. И подумал: «Замерзаю». На глаза наваливалась дремота и хотелось шевелиться. Свинцовая тяжесть была в затылке, ныли нога и бок. Он с трудом поднялся, побрел к городищу. Ему казалось, что идет он очень долго. Где-то лаяли собаки, шумели люди. Омеля поднял голову. На взгорье маячила зубчатая стена частокола. …Югры торжествовали победу. К костру перед домом князька привели белого коня и подвесили ремнями на четырех столбах. Стали тыкать его ножами и пили хлеставшую фонтанами теплую кровь. Конь отчаянно бился и стонал почти по-человечьи. Подали и Савке глубокую чашу. Он с омерзением отстранил чашу и вдруг увидел, что она серебряная, с чеканной фигурой птицы. Он взял чашу и выпил кровь. — Ты друг, — хлопал его по плечу князек. — Что желаешь, бери. Югра дружбу платит. Савка показал на чашу. Князек покачал головой. — Шкурки бери. Светлый металл — нет. Светлый металл — Торума, смотрящего за людьми. Он показал на небо. Савка подумал: «У них вроде нашего: есть в церкви казна, да не твоя. Поцелуешь позолоту на иконе — и облизнешься». Князек велел привести Якова и Ждана. Их и еще девять лучших мужей новгородских держали в плену в тесной каморе. Князек не хотел больше крови. Он отпустит новгородцев. Они должны рассказать в своей земле, что югры сильны и не будут платить дань. Руки Якова были перекручены узкими острыми ремнями. Вокруг щетинились югорские копья. — Войско ушло. И ты иди, — сказал князек Якову. — И этот пусть уходит, — указал он на Ждана. — Мне некуда идти, — ответил Рыжий. Он еле стоял, держась за плечо Якова. Яков взглянул исподлобья на князька и увидел рядом с ним Савку. Тот был в югорской одежде с монетами на груди. Яков рванулся, в грудь ему уперлись копья. Савка попятился. — Кровь наша на тебе, Савка, — тихо сказал Яков. — Это друг, — обнял Савку князек. — Не отпускай Якова, — в отчаянии зашипел ему Савка. — Он соберет новое войско и вернется. Князек отмахнулся: воевать — доля черных людей, а именитые мужи должны уважать друг друга. Пусть уходит Яков. — Я сделал для тебя добро, — задергал Савка князька за рукав. Теперь ты сделай для меня. Убей Якова. Шаманка Тайша сощурилась и захохотала. — Последнюю волю исполни — покажи золотого бога, — попросил Яков. Князек подумал и кивнул. Яков, сын кривого Прокши, был убит. В дальней пещере у ног золотой бабы с монетами вместо глаз. Остальные девять пленников и Рыжий были отпущены. Савка заторопился в дорогу. Князек его не удерживал. Прошел в городище слух: какой-то огромный русский бродит ночью вокруг жилищ, губит людей и собак, не дает проходу никому. И будто ростом он выше кедра, а глаза у него, как два костра. Югры накрепко закрывались на ночь и даже собак держали в домах. Кое-кто нашептывал, что от Савки пришла такая напасть. Но князек не хотел слушать наветы. Савка принес ему победу, он проводит Савку с почестью. По его наказу несли ему югры меха: куньи, соболиные, рысьи, беличьи. Валили и валили к ногам Савки. Тот жадно хватал их, шкурки мягко скользили меж пальцев — темные, пятнистые, дымчатые. Ночью он не спал. В доме темно. В углу кто-то шелестел и двигался. Савка в ужасе прижался к стене. — Кто здесь, кто? — Предатель, — прошептал кто-то из угла. — Прочь! — завопил Савка. Распахнул дверь и отскочил к стене. К нему полз на четвереньках окровавленный человек. Лунный свет упал ему на лицо, и Савка узнал рыжего Ждана. Савка метнул в него нож и помчался по дороге. Ему казалось, что Рыжий гонится за ним. Савка выбежал за ворота и отпрянул назад. Перед ним стоял Омеля. Стало тихо-тихо. Омеля вдруг начал расти, расплываться. Ледяная рука схватила Савкино сердце и сжимала сильней и сильней. Он отчаянно закричал и рухнул. Омеля не склонился над Савкиным телом. Он плюнул и пошел прочь. Было тихо. Темнела зубчатая стена частокола… Спутаны на земле дороги. Протопали их люди. Пути племен и народов ищи по могильникам, именам рек и погостов. И по легендам. Мертвые первыми обживают новые земли. За ними идут живые. |
||
|