Прушковиц

На реке с песчаным ложем мы пробыли четыре дня и добыли сорок одну крокодилью шкуру. Потом мы пересекли знойную равнину и, поплутав среди зарослей, выехали к небольшой лагуне, уже знакомой Дарси. Она имела ярдов пятьдесят в длину и двадцать в ширину и лежала в зеленом кольце деревьев. Дарси сказал, что здесь мы убьем пятнадцать — двадцать Пресняков, а потом вернемся в Ялогинду, чтобы отослать шкуры. Вода в лагуне напоминала жидкую грязь, но та, что мы пили до сих пор, была еще хуже: она была соленой и отдавала ржавчиной. Выбирая место для лагеря, мы заметили с полдюжины крокодильих спин. Это было приятной неожиданностью, и я подумал, что в таком маленьком водоеме бить их будет легко. Но это была не последняя неожиданность. Мы развели костер почти у самой воды и повесили противомоскитные сетки под большим раздвоенным деревом, между двумя стволами которого, как обнаружила Фиф, было очень удобно сидеть. Дарси достал свой старенький радиоприемник и подсоединил его к батарее лендровера, а Фиф подружилась с маленькой ящерицей, прибежавшей послушать музыку.

Из кучи хлама в кузове грузовика Дарси выкопал сеть с ячейками в четыре дюйма и натянул ее поперек лагуны.

— Как только крокодил хватает сеть зубами, он пойман: начинает биться, запутывается и захлебывается.

Прушковиц нашел под бревном большую желтую игуану и схватил ее за хвост. В результате этой встречи Пруш-ковиц остался с покусанным носом, а Дарси получил игуану и снял с нее шкурку для чучела.

В тот вечер мы осветили фарой лагуну, и крокодильи глаза загорелись в таком количестве, что, казалось, перед нами большой ночной город. Я полагал, что крокодилов там штук пятьдесят, но Дарси сказал, что их двадцать пять. Все равно это было величественное зрелище. Мы плавали по лагуне часа два, но крокодилы близко к себе не подпускали. Из-под толщи воды доносилось глухое урчание — по словам Дарси, это ревели под водой крокодилы. Подстрелили пятерых, по они все утонули, прежде чем мы успели до них добраться. Лагуна была слишком глубокой, и шест не доставал дна. Раздосадованные, вернулись в лагерь.

Дарси сказал, что лучше всего было бы перестрелять крокодилов, а потом ждать, пока они всплывут на поверхность.

— На это уйдет несколько дней, в зависимости от глубины и температуры воды. Если мы вытащим их сразу же, как они появятся на поверхности, то шкуры не испортятся. Но нужно внимательно проследить, чтобы в водоеме не осталось убитых крокодилов, не то мы потеряем доверие управляющего ближайшей овцеводческой фермы и он не даст нам больше разрешения на отстрел крокодилов в своих владениях.

На следующее утро мы вытянули сеть. В ней оказалось только два маленьких крокодила и две красивые большие баррамунды. Вкусная рыба. Даже Дарси удивился, увидев этих рыб-аристократок в такой грязной маленькой лагуне. Один из крокодилов запутал сеть вокруг кола, и нам пришлось разорвать ее, чтобы достать пресмыкающееся. Дарси сказал мне, чтобы я шел бить крокодилов в лагуне, пока он чинит сеть.

— Считайте, пожалуйста, убитых, чтобы мы знали, сколько надо потом подобрать, — сказал он.

Наверно, у меня был немного глупый вид, когда я в восторге бросился бежать. Мне не терпелось испробовать на крокодилах свою новую винтовку с оптическим прицелом. Это был самый подходящий случай. Я засел на берегу и за ночь убил тринадцать крокодилов и стрелял еще в трех, но не знал, убил ли их.

С первым же выстрелом все крокодилы исчезают с поверхности. Но ждать их приходится недолго. Над водой появляются два маленьких зеленых бугорка глаз и ноздри — этого достаточно, чтобы глотнуть воздуха. Потом крокодил бесшумно ныряет. Тщательно прицелиться не удается: крокодилы всплывают в самых неожиданных местах. Если крокодил поднялся на поверхность и выстрела не последовало, то он высунется из воды в том же месте еще раз. В противном случае он все время меняет позицию.

Я ни разу не видел, чтобы крокодил показался из воды в полном смысле слова. Они так осторожны, что появляются и снова исчезают, как призраки. Мне показалось, что крокодил остается под водой минут пятнадцать, но Дарси сказал, что это зависит от длины и возраста крокодилов и колеблется от пяти минут — для небольших Пресняков — и до часа с лишним — для больших старых соляников. Впрочем, если они ранены или очень возбуждены, время пребывания под водой сокращается. Мне представился отличный случай познакомиться с крокодилами поближе, и я узнал многое в тот день.

Такая охота может показаться немного жестокой. Я добывал много кенгуру, оленей, кабанов, и мне до сих пор становится не по себе, когда я подраню животное. Поэтому я стараюсь выследить его и прикончить. Но мне никогда не приходилось слышать о подобных переживаниях по поводу крокодилов. Есть в них что-то неприятное, злое, и поэтому жалости к ним не испытываешь.

На следующий день Дарси сказал мне, что, если попасть крокодилу в нос и повредить дыхательный клапан, он не может находиться под водой и захлебывается. Ему приходится выползать на берег. Так же поступают больные или тяжелораненые крокодилы. Поэтому я должен попробовать попадать в нос тем крокодилам, которых не подстрелил накануне. Нам не хотелось оставаться долго у лагуны и ждать, пока все крокодилы всплывут на поверхность.

На этот раз я забрался на дерево: стрелять оттуда удобнее, а крокодилы меня не видели. Любое движение на берегу в этой равнинной местности заметно на фоне неба, а у крокодилов невероятно острое зрение. Мне надо было попадать в самый кончик крокодильего носа — в цель величиной с монетку. Многие пули пошли за молоком. Но когда я попадал, было на что посмотреть: крокодил с шумом исчезает под водой, как и те, по которым я промахивался, но спустя несколько секунд всплывает, выставив морду из воды, мечется, делая круги по лагуне, а потом выползает на берег. Я покричу Дарси, и он подплывает на лодке и приканчивает его из своей винтовки, которая иногда давала осечку.

Случалось, что пуля только заденет нос крокодила и он нырнет и зароется головой в ил на дне лагуны. А потом, когда я уже махну на него рукой, выскакивает на поверхность воды. Когда Дарси подоспевает к нему с гарпуном, он ныряет снова, но стоит Дарси отъехать, как крокодил опять всплывает. Это повторяется снова и снова, пока Дарси не воткнет в него гарпун. А как крокодилы кусают веревку! Не хотел бы я, чтобы в воде на меня напал даже пресняк. Надежды на спасение было бы мало. У Дарси есть теория, согласно которой пресняки неопасны для человека только потому, что невелики по размерам.

— Соляник футов десять длиной тоже не опасен для людей и скота… как правило.

Прошло несколько дней, прежде чем крокодилы начали всплывать, но времени мы даром не теряли.

— Давайте поговорим, — начнет бывало Фиф, стараясь использовать вынужденное безделье.

— О чем? — спросит Дарси.

— Расскажите нам о реках, — скажет Фиф.

И Дарси рассказывает нам о реке Ропере, или Лиммен-Байте, или о какой-нибудь другой, в которой водятся крокодилы.

Он проучился два года в университете, пока война не перевернула его жизнь вверх дном. Его забрали в солдаты, когда ему было семнадцать. Не знаю, на чьей стороне он воевал, но, насколько можно понять из его рассказов, ему приходилось где-то патрулировать и кого-то брать в плен. Кажется, он и сам бывал ранен и попадал в плен. Потом он дезертировал, был судим военным трибуналом и прощен, вместо того чтобы получить медаль за какой-то героический поступок.

За десять лет, прожитых у залива, он узнал Австралию с самых разных сторон гораздо лучше, чем знали ее мы. Вот и подумаешь… Во всяком случае у нас было меньше времени, чем тем для разговоров, но всякий раз мы сворачивали на крокодилью охоту. Мы так и не узнали, что же заставило Дарси заняться охотой на крокодилов. В большинстве случаев он работал в одиночку. Время от времени у него бывали напарники, но они, очевидно, не могли выдержать ни одиночества, ни Дарси и отправлялись искать работу поближе к цивилизации и людям. Когда он был на мысе Кейп-Йорк, один из напарников повез в город на продажу крокодильи шкуры. С тех пор Дарси о нем ничего не слышал.

Во время одной из таких бесед Дарси рассказал нам, как аборигены племени майол в Арнхемленде переправляются через реки. Когда аборигенам во время перекочевки приходится перебираться через реку, они останавливаются в полумиле, отдыхают и распределяются по группам. Затем они бросаются в воду и переплывают реку. К тому времени, когда появляются крокодилы, в воде остаются только самые старые и самые слабые.

— Крокодил почти всегда хватает последнюю лошадь, корову или человека, если у него есть выбор.

Это удобный способ избавляться от слабых людей, но не хотел бы я быть старым аборигеном… а, впрочем, если подумать, это не так уж плохо. По крайней мере тебя не выгоняют из семьи в награду за старость, не оставляют умирать среди чужих, как это делаем мы. Абориген знает, что его ждет и почему… Личные взаимоотношения тут ни при чем.

Дарси рассказал нам и о крокодиле восемнадцати футов длиной, который дефилировал по реке перед лагерем чернокожих, держа в пасти кричащую девочку. Время от времени он окунал ее, потом опять поднимал, и снова девочка вырывалась и истошно кричала. Когда крокодилу это надоело, он сомкнул челюсти и ушел под воду. На поверхности еще оставалась девочка, медленно погружавшаяся в пятно собственной крови, и это было последнее, что видели люди.

После этого рассказа я долго молчал и потом спросил Дарси:

— Почему вы не выстрелили в крокодила?

— Я не мог стрелять… боялся попасть в девочку, — ответил он. — И к тому же от этого зрелища у меня все поплыло перед глазами.

Это случилось лет за шесть до того, как Дарси стал пленником сезона дождей и был принят в племя аборигенов на одной из рек Арнхемленда.

Во время наших бесед Прушковиц всегда присоединялся к нам и вежливо слушал, глядя в рот тому, кто говорил. Однако он никогда не мешал, потому что был собакой, а собак, которые перебивают хозяина, когда он говорит, отсылают сидеть под грузовиком, как отсылают спать маленького мальчика.

Мы с Фиф только сейчас стали понимать, что за чудесный пес этот Прушковиц. Сначала мы его почти не замечали, потому что он был очень благовоспитан. А Дарси никогда не хвастался им, как не хвастался ничем другим.

Ни одна змея не могла подползти к лагерю, чтобы Пруш-ковиц не предупредил нас об этом. Мне кажется, что он был специально натаскан на змей. Фиф находилась у него под особой охраной. Когда она уходила из лагеря или шла купаться, Прушковиц с важным видом бежал впереди и все время был настороже: а вдруг ей грозит какая-нибудь опасность? Дарси был не против того, что его пес проводит так много времени с Фиф. Он поощрял это.

Никогда не забуду, как он говорил:

— Самое большое удовольствие для моего пса — присматривать за людьми, и, чем большая ответственность, тем больше удовольствие. Он смотрит за вашей женой лучше, чем мы с вами, потому что он только об этом и думает. Для Прушковица мир, полный опасностей, — самый прекрасный мир. И если собаке некого охранять, она чувствует себя только наполовину собакой.

Как-то вечером я взял с собой Прушковица поохотиться на диких свиней. Мы убили громадную старую свинью, и я подвесил ее на дерево, чтобы забрать мясо на следующий день. Потом я стал плутать по равнине, не находя дороги назад к лагуне. Мы с Прушковицем немного поспорили о том, в какой стороне находится лагуна, и я настоял на своем. Среди высокой травы мы нашли следы колес лендровера и грузовика и шли по ним мили две при свете луны, пока я не понял по отпечаткам шин на глине, что мы идем не в том направлении. Стоило мне повернуть в нужном направлении, как Прушковиц, который до того плелся следом, тотчас возглавил шествие.

Добравшись до лагеря, я рассказал Дарси и Фиф, что мы убили свинью и что на это ушло много времени. Не стоило говорить им, что мы заблудились, особенно Фиф. Не хотелось подрывать ее горячей веры в мои способности.

На следующий день мы поехали за подвешенной на дерево свиньей, и нам стоило великих трудов отыскать ее. Ландшафт там всюду однообразный. Мы засолили около сорока фунтов свинины, но так и не прикоснулись к ней. Ее стащило из кузова «блица» какое-то жулье, случайно оказавшееся в Ялогинде одновременно с нами неделю спустя.

В другой раз, когда я решил пройтись при лунном свете, вдруг послышался лай Прушковица, обычно означавший: «А ну-ка подойди и взгляни, что тут такое».

У меня с собой не было ни ружья, ни даже ножа, а от лагеря я уже удалился на значительное расстояние. Я побежал на лай, подняв по дороге здоровенную палку. Может быть, это всего лишь игуана, сидящая на дереве.

Прушковиц бегал вокруг шестифутового крокодила, лежавшего в иле у пересохшего края неглубокого водоема. Не буду вдаваться в подробности, но в конце концов я умудрился убить крокодила палкой. С крокодилом через плечо я зашагал в лагерь и небрежно сбросил его у воды, чтобы завтра снять с него шкуру. Фиф и Дарси ожидали моего рассказа о том, как мне удалось поймать большого пресняка голыми руками, но я бесстрастно повествовал о чем-то другом, делая вид, что ничего особенного не случилось. С моей стороны было бы наглостью умолчать о заслугах Прушковица в этом деле, и поэтому я рассказал Фиф кое-какие подробности. Она назвала меня старым прохвостом, и мы весело провели вечер, придумывая, к каким последствиям может привести эта история.

Несколько дней спустя я нечаянно услышал, как Дар-си с явной гордостью рассказывал в ялогиндской пивной о том, как я поймал крокодила длиной шесть футов. Дарси не умел говорить шепотом.

Убитые крокодилы стали всплывать на поверхность лагуны по два, а то и по три. Два дня мы были заняты тем, что снимали шкуры и скребли их. Когда мы выловили, на наш взгляд, почти всех крокодилов, Дарси решил отвезти шкуры в Ялогинду. Наступало полнолуние, и поэтому охотиться с фарой стало трудно. Мы ехали прямиком по равнине в направлении, известном одному Дарси.

Мы уже выезжали на проселочную дорогу, которая вела к переправе через реку Николсон, когда грузовик Дарси передними колесами провалился в заросшую травой канаву, а носом уткнулся в насыпь с таким видом, будто хотел ее сдуть. С машиной ничего не случилось, но мотор заглох. Дарси никогда не пользовался стартером, потому что экономил аккумулятор для охотничьей фары, и стартер давно уже пришел в негодность. Я пытался лендровером вытянуть его грузовик назад, но не мог сдвинуть с места. Встал вопрос, что легче сделать: снять стартер и исправить его или прорыть в насыпи канаву, чтобы можно было вставить ручку. На всякий случай мы решили испробовать оба способа. Я копал, а Дарси снял стартер, починил его и поставил обратно. Мы кончили одновременно, но завели мотор ручкой, потому что Дарси не любил понапрасну тратить электричество. Со страшным ревом, содрогаясь и буксуя, грузовик выбрался из канавы, и мы поехали дальше.

Когда мы подъехали к переправе через реку Николсон, наступило время прилива, и вода поднялась по грудь. Оставалось только ждать, когда спадет вода. Мы поставили машины в тень под деревья, вскипятили чай и поели холодной баррамунды с хлебом, испеченным Фиф в походной печи.

Фиф все еще была расстроена тем, что наш лендровер не мог вытащить грузовик Дарси из канавы. Чтобы утешить ее, я для видимости немного покопался в моторе и сказал ей, что в коробке скоростей обнаружил неполадки с зажиганием, и выразил удивление по поводу того, что с такой неисправностью наш лендровер двигался вообще.

Включение переднего моста, или первой скорости, когда мы едем с Фиф, обычно затмевает для нее все события дня, хотя она и понятия не имеет, что это такое. Первая скорость для нее что-то вроде волшебной палочки, заставляющей лендровер совершать чудеса.

— Включи передний мост, милый! — просит она, как только мы оказываемся на скверном участке дороги, хотя в этом еще нет ни малейшей необходимости.

Когда я бывал в настроении, то устраивал настоящее представление, включая передний мост и для пущей важности вертя баранку то вправо, то влево. Фиф скачет на сиденье, как кенгуру, попавшее в кроличий капкан.

— Первую скорость, милый, — говорит она, когда я нарочно направляю машину в грязь. — Поехали туда, дорогой. Осторожно! Какое хорошее место! Интересно, взберемся мы на ту насыпь? На ту, где длинная трава и бревно.

А переезд через реку или ручей, когда надо снимать ремень вентилятора, а вода просачивается в кабину, долго еще служил ей темой для разговоров.

Лендровер был нашим единственным по-настоящему ценным имуществом, и поэтому я старался обращаться с ним осторожнее, следил за ним, и он был у нас в довольно хорошем состоянии. Я возил с собой столько запасных частей, сколько мог предусмотреть поломок. Случалось, я менял части, но Фиф говорил, что просто добавляю их. Бог знает что бы случилось, если бы мы попали в аварию и угробили машину. Все страховые компании мира не могли бы компенсировать Фиф потерю нашего лендровера. Это меня тревожило.

Дарси дремал под грузовиком, а мы с Фиф отправились к броду поплавать голышом.

Прилив не спадал весь день. Дарси ненадолго проснулся и объяснил нам, что прилив или отлив в заливе может продолжаться по нескольку дней из-за ветра и небольшой глубины. Например, однажды он видел три высоких прилива за один вечер. Итак, мы стали ждать.

После ужина мы с Фиф, утомленные плаванием, забрались в постель, а Дарси пошел караулить прилив. Он разбудил нас около полуночи. Вода в реке спала настолько, что, если двигаться осторожно, можно проскочить на тот берег, но она снова начинала подниматься, так что надо было спешить.

Мы переправились благополучно, не считая промоченных ног, и разбили лагерь на другом берегу. Дарси сказал, что Ялогинда все равно будет ждать рассвета, следовательно, с таким же успехом подождет и нас, и улегся спать поверх своего спального мешка, повесив только противомоскитную сетку.

На следующий день мы торжественно прибыли в Яло-гинду и выгрузили на складе наши мешки с крокодильими шкурами. Им предстоял еще дальний путь.

— Все теперь будут говорить: «Вот это охотники на крокодилов!» — сказала Фиф.

Мы поехали к пивной. В Ялогинде делать больше нечего, только ездить в пивную да обратно. Так поступил бы любой охотник на крокодилов после удачной охоты, и мы тоже ничего не имели против такого порядка, тем более что делать было нечего. Взяв несколько банок пива, мы пили его у стойки и болтали о крокодилах с таким видом, будто занимались охотой на них всю жизнь.

За очень короткое путешествие, короткое как по времени, так и по расстоянию, мы добыли более шестидесяти шкур крокодилов. По тому, как Дарси рассказывал обо всем, было видно, что он доволен и добычей, и нами.

Фиф собиралась зайти в маленький домик, где располагалась почта, чтобы отправить письма, и спросила у Дарси, не надо ли ему отослать что-нибудь. Однако он даже не знал, жив ли кто из его родственников.