"Дитя двух миров" - читать интересную книгу автора (Фролова Элеонора, Контровский Владимир)

Пролог

В босоножках противно хлюпало.

Ноги я промочила, верняк. И это называется лето? Ага, счаз! Лето у нас в Питере плохое, но короткое, а в этом году оно вообще какое-то недоделанное. По радио обещали: мол, вот-вот грянет «вспышка тепла», и мы наконец-то насладимся клёвой погодой, однако все эти обещания так и остались пустым трёпом средств массовой информации. Холод никак не желал отступать, а дожди наоборот — как с цепи сорвались. Нет, я, конечно, не ждала тропической жары, но чтоб в июле не вылезать из джинсов — это уже перебор.

Ветер трепал верхушки деревьев, а серое небо над головой очень гармонировало с моим настроением. Ну что за жизнь гадская…

Поскольку я девочка умненькая (вы это наверняка помните), я вовсе не надеялась, что издатели сразу и вдруг примут меня с распростёртыми объятьями — наслышана я была об их нравах и порядках. Нет, объятья мне вообще-то предлагались (и весьма недвусмысленно), но не в смысле, а в смысле, тьфу, то есть, не в том смысле, а в другом. То есть нет, в том самом, но не в том, который… Ладно, расскажу по порядку, а то я сама уже запуталась.

Роман свой я нащёлкала за месяц — двенадцать авторских листов, как с куста (это любимый размер нынешних книгоиздателей — оптимальное соотношение себестоимости и цены называется). Адреса издательств (прежде всего питерских, чтоб можно было дойти туда ножками) я нарыла в Интернете и кое-что вызнала другими путями. У нас в универе (я уже, кажется, говорила) шустрые ребята графоманят потихоньку под сочными псевдонимами — пишут всякие там детективы, космические боевики «бластера энд блокбастера» и фэнтези «меча и кирпича». Халтурка, так сказать, — не очень чтобы денежно, но не так чтобы очень пыльно. Джентльмен в поисках десятки, как говорил Остап Бендер — самый пройдошистый персонаж всех времён и народов. Сильно на этом не приподнимешься, но на оттянуться разок-другой хватит.

Вот у этих мальчиков я и вытянула всю нужную мне информацию: где какая рыба и почём. Охмурить такого юношу — плёвое дело: они ведь элементарную улыбку с лёгким эротическим оттенком воспринимают как полновесный многообещающий аванс. Жертвы гормонов-феромонов, что с них возьмёшь…

Короче, всеми необходимыми сведениями я располагала: знала о том, что новый автор для издателя никто и звать никак (мясо, как они выражаются); что надо вписываться в какую-нибудь существующую серию; что желательно гнать бесконечные продолжения, ориентированные на вполне определённую целевую аудиторию; и тэ дэ, и тэ пэ. В общем, я подошла к вопросу очень обстоятельно.

Затык пришёл, откуда не ждали: стереотипный «шадевер» не желал рождаться — ну никак! Я выжимала из себя строчку за строчкой — ну кисонька, ну ещё капельку! — а в итоге получался какой-то ужоснах. Я не сдавалась, упорно переписывала и переделывала, однако очень скоро поняла, что толку от этого моего самоизнасилования — ноль-ноль. Вроде бы и выходило нечто похожее на привычный ширпотреб, от которого ещё совсем недавно я тащилась, но… И сопротивление ощутимо нарастало по мере увеличения объёма текста — чем дальше в лес, тем злее лешие. И тогда я плюнула и решила написать так, как оно было на самом деле.

И попёрло! Текст потёк весенним ручейком, бойко перепрыгивая через лексические и стилистические камушки. Я без всякого напряга выдавала в день до тридцати тысяч знаков с пробелами — роман рождался прямо на глазах. Я млела.

Работа мне не мешала. Когда в отсутствие шефа другие девчонки на фирме чатились в Интернете или шарились по сайтам знакомств, я создавала свою нетленку. На мой рабочий комп, понятное дело, я левый файл не скидывала — работала прямо с флэшкой. С некоторых пор у нас завелось недрёманное око босса — селёдкообразная особь по имени Ксюха. Посетив пару раз постель нашего любвеобильного директора, эта дура возомнила себя чуть ли не его законной женой, и теперь вдохновенно стучала ему на нас на всех, надеясь таким образом закрепиться в упомянутой койке. Ну-ну, блажен, кто верует…

Одолеваемая писательским зудом, всё свободное время я тоже посвящала созданию своего романа — меня почему-то не тянуло ни на какие тусовки. Кристина просто балдела, когда я в очередной раз отказывалась прошвырнуться с ней на дискотеку. «Ты не заболела, Алинка?» — участливо спрашивала она, а я в ответ только загадочно ухмылялась. Хотя мне самой иногда было удивительно: что это со мной творится? Уж не подцепила ли я в самом-то деле какую-нибудь экзотическую эххийскую заразу, давшую осложнение на мозги? Я ведь даже на парней перестала смотреть плотоядно (а это, честно говоря, совсем уже непонятно). Дошло до того, что мне начали сниться «весёлые» сны, причём с завидным постоянством героем этих моих порнографических сновидений снова и снова был ни кто иной, как маркиз, то есть герцог, Хрум де Ликатес. И я бы дорого дала, чтобы эти сны стали реальностью — не иначе как это действовала магия параллельного мира, блин горелый…

И всё-таки я отшивала клеившихся ко мне парней — как заклинило. И они это начали чувствовать заранее — мой рейтинг существенно снизился. Тут какое-то природное правило замешано, я так думаю: мужики спинным мозгом чуют, чего можно ждать от женщины, и если от девчонки зовущие флюиды не исходят ни в каком диапазоне, то будь она хоть какая красавица-раскрасавица, мужчины внимания на неё обратят не больше, чем на мраморную статую — типа, ну, красивая, а толку-то? По-простому это называется «если сучка не захочет, кобель не вскочит», как сказал один литературный классик. И ведь верно подметил, гад…

Однако нет правил без исключений. Нежданно-негаданно прорезался Славик — я уже и думать забыла о его существовании. Сначала он доставал меня по всем телефонам (звонил и на фирму, и домой), а когда я заблокировала все его номера (не хочу ни видеть, ни слышать эту сволочь мордобойную), этот дебил не придумал ничего лучше, как заявиться ко мне, да ещё с букетом цветов и с бутылкой шампанского — типа помириться желаю: вернись, я всё прощу. А он меня спросил, прощаю ли я его, а?

Да, я совсем забыла сказать, что в личной жизни моей маман произошли некоторые изменения — с недавних пор в нашей квартире поселился Петрович. Уж не знаю, где маманя его отрыла, но факт остаётся фактом: он вошёл в нашу жизнь и прочно в ней обосновался. Ему было под полтинник, а если учесть, что люди — не эххи, я с полным правом считала его стариком. Бывший офицер (каких войск — не знаю, знаю только, что по молодости он воевал ещё в Афгане, а потом ещё где-то, благо «горячих точек» у нас в стране хватало), крепкий молчаливый мужик со шрамом на левой щеке, Петрович чем-то неуловимо отличался от всех моих знакомых особей мужского пола — была в нём какая-то обстоятельность и надёжность. Я не слишком интересовалась его прошлым, но от матери узнала, что жизнь потрепала этого дядю по полной программе. Маманя вовсе не уводила его из семейного стойла — Петрович остался в безжёнье ещё в середине девяностых, когда офицеры бывшей «непобедимой и легендарной» оказались никому не нужны. Однако он не спился и сумел удержаться на ногах — на кого попало моя очень разборчивая маман вряд ли положила бы глаз.

Поначалу я приняла это явление Христа народу скептически и (чисто из вредности) решила проверить его на всхожесть (ну, вы понимаете, что я имею в виду). Я начала шастать по квартире в неглиже, в полузастёгнутом халатике, ненароком и как бы случайно попадаясь на глаза Петровичу. Я ловила на себе его взгляды, в содержании которых ошибиться никак не могла, и как-то раз, когда он сидел на кухне и пил чай (маманя была в магазине), я взяла да и ненавязчиво прижалась к нему бедром, очень естественно сдвинув локтем полу халата.

Петрович поднял на меня глаза (они у него были серыми — точь-в-точь как у Хрума), секунду смотрел на меня, словно впервые увидел, а потом очень спокойно сказал:

— Не шали. Я люблю твою мать — ясен тебе расклад?

Я отскочила от него как ошпаренная, и с тех пор зауважала своего как бы папу и даже почувствовала что-то вроде зависти: ну почему мне не попадаются такие мужики?

К чему я это всё говорю? А к тому, что когда ко мне заявился этот ушлёпок Славка, Петрович был дома. Нет, он тактично не выползал в коридор, где мы выясняли отношения с моим былым возлюбленным (в комнату я Славика не пустила), но, как выяснилось, стоял на страже мира во всём мире и держал ухо востро. И, как выяснилось, не зря.

Славка убалтывал меня долго и нудно — дошло даже до того, что он предложил мне руку и сердце (очень мне нужны эти его запчасти!), если я не хочу возобновления наших с ним прежних вольных отношений. В конце концов мне всё это надоело, и я коротко и ясно объяснила ему, куда и с какой скоростью он должен отсюда двигать, причём безвозвратно. Как и следовало ожидать, Славик взбесился: грубо схватил меня за руки и наградил парой эпитетов на самом распространённом диалекте великого и могучего русского языка — на матерном. Мне сразу поплохело (даже глаз тупо заныл, и захотелось заплакать от злости и бессилия), но тут в коридор вышел Петрович.

Посмотрел вприщурку на покрасневшего от ярости парня и сказал — как всегда, очень негромко:

— Оставь девочку в покое. Не нужен ты ей — неужели тебе это не понятно?

Славка смерил Петровича недобрым взглядом — мол, это ещё что за хрен моржовый? — и добавил ещё парочку сочных идиом, но уже адресованных не перепуганной мне, а моему типа папане. Славка вообще всегда был склонен преувеличивать свои физические таланты, и не принял какого-то старого пня за серьёзного противника. А зря.

Дальнейшее напоминало лихой боевик. Я и ахнуть не успела, как Славик, здоровый накачанный бугай, вылетел в двери (и когда Петрович успел их открыть?) спиной вперёд. На лестнице он хряснулся хребтом о перила, взревел и кинулся в уже нешуточную драку. Хрена — драка не состоялась за явным преимуществом одной из сторон. Петрович перехватил взбешённого парня в дверях, подался вбок, сделал неуловимое движение, и несостоявшийся жених кубарем покатился вниз по лестнице. Я даже забеспокоилась (не за него, ясен пень, а за моего защитника) — как бы он не сломал бы себе чего? Отвечай потом за этого придурка…

Однако всё обошлось — Славка поднялся на межэтажной площадке, помотал башкой, и я (выглядывая из-за широкой спины своего как бы папаши) увидела в его налитых дурной кровью глазах искреннее недоумение и… уважение. Потом он пробурчал что-то себе под нос и побрёл вниз — не оглядываясь. Я облегчённо вздохнула.

Букет я выбросила, а шампанское (трофей, как-никак!) мы распили втроём с маманей, вернувшейся с занятий с вечерниками. И чокаясь с Петровичем, я впервые назвала его по имени: Алексей.

Но это всё лирика, а суровая правда жизни состояла в том, что написать роман — это даже не полдела, а гораздо меньше. Несмотря на всю мою подготовку, в издательствах я терпела одно фиаско за другим. При личных контактах, затрачивая немалые усилия и пуская в ход всё своё обаяние, мне иногда удавалось добиться прочтения моего творения, однако дальше этого дело не шло. Ответы были стандартно-неопределёнными: нет серии, в которую вписался бы ваш роман; редакционный портфель забит на полгода вперёд; тематика может оказаться невостребованной, потому как много сейчас такого похожего; и прочее в том же духе. А сегодня я потерпела полное и сокрушительное поражение…

Редактор посмотрел на меня тусклым взглядом, в котором однозначно просвечивала скука и полнейшее разочарование в умственных способностях всего человечества — типа, ну вот, ещё одна великая писательница нарисовалась на мою голову. В глазках его мелькнул огонёк интереса, однако я не обольщалась: интерес этот относился к моему полу, возрасту и внешности, а вовсе не к моим литературным типа талантам. Я подготовилась к этой встрече должным образом: надела полную боевую раскраску и сменила джинсы на короткую юбку — обнажённые коленки действуют на мужиков эффективнее обнажённого меча. Но при этом я помнила, что явилась не на конкурс «Мисс кофемолка», и старалась соблюсти точный баланс между умом и красотой. Тут ведь как — мужчины терпеть не могут умных женщин, хоть чуть-чуть похожих на красивых женщин, а с другой стороны — смотрят с лёгким презрением на пустоголовых «моделек» (мол, что с них взять, кроме этого самого).

Похоже, нужный коктейль у меня получился: редактор вспомнил, кто я такая, и нашёл распечатку моего романа. Я насторожённо следила за всеми его движениями и заметила, как в его лице что-то дрогнуло, когда он взял мою рукопись.

— Знаете, — проговорил он ватным голосом, — вы определённо небесталанны, но…

«Ну вот, — обречённо подумала я, — опять двадцать пять за рыбу деньги…».

А редактор посмотрел на меня и произнёс менторским тоном:

— Написано хорошо, со злой иронией, но нам это не подходит.

— Почему?

— Почему? А потому что вы, Алина, нарушаете правила игры. Вы можете представить себе рекламный ролик «Не смотрите рекламу, пока у вас осталась хоть капля мозгов!»?

«Понимаю, не дура, — подумала я с нарастающей злостью. — Какой висельник будет рубить сук, на котором он висит?».

— Наш читатель не воспримет вашу книгу. Он на неё обидится, и мы понесём убытки. Оно нам надо?

Я промолчала.

— Однако в вас есть божья искра, — в голосе редактора проклюнулись отеческие нотки, — и я хочу предложить вам сотрудничество. Мы будем задавать темы, а вы будете писать — в нужном нам формате. Вы владеете языком и своеобразным авторским стилем — у вас будут и тиражи, и заработок. Подумайте, Алина.

«Во, блин, — ошарашено подумала я, — так меня ещё ни разу не соблазняли…».

И тут я почувствовала, как взгляд редактора намертво прилип к мои коленкам.

«Так вот оно что… С этого и надо было начинать, козлина…».

И я не ошиблась.

— К сожалению, у меня сейчас масса работы. Давайте, — голос редактора сделался вкрадчивым, — встретимся с вами вечером, часов в семь. Посидим у нас в литературном кафе — это на первом этаже — и всё обсудим… в неформальной обстановке. Придёте?

— Нет, не приду. А ещё скажу мужу, и он…

— А кто у нас муж?

— Спецназовец. Горел в танке, падал в сбитом вертолёте, душил террористов голыми руками. Сейчас в отпуске, проходит реабилитацию — излечивается от постоянного желания убивать всех подряд.

— Предупреждать надо…

Я ожидала, что этот как бы Казанова и дальше будет цитировать артиста Миронова из «Обыкновенного чуда», но он, похоже, или не захотел извиняться, или просто не смотрел этот фильм. Ничего удивительного — ребята говорили, что издатели «фаст-рида» сами ничего не читают и не смотрят — нет у них на это ни времени, ни желания.

Глаза редактора похолодели, хотя то, что он испугался, было видно невооружённым глазом.

Больше говорить нам было не о чём.

…Подходя к дому, я от души выматерилась: поперёк дороги разлеглась совершенно необходимая лужа. Вот ведь жизнь паскудная — асфальт настелили совсем недавно, а лужи уже тут как тут! Вечно у нас всё через задницу…

Однако матюги — это вам не эххийские заклинания, левитации не способствуют, а для форсирования этой лужи нужны были ласты, а не босоножки. Ладно, нормальные герои всегда идут в обход. Земля на газоне раскисла и превратилась в липкую грязь, и трава мокрая, но ноги я всё равно уже промочила насквозь, так что хуже уже не будет.

Я осторожно поставила ногу на поребрик — не хватало ещё поскользнуться! — и тут увидела ворону. Здоровенная серая птица сидела на дереве и с интересом смотрела на меня сверху вниз.

Надо сказать, что после визита одной такой пернатой твари, до смерти перепугавшей меня вскоре после моего возвращения из Эххленда, моё отношение к воронам стало очень уважительным. Ворон в округе было много, и я постоянно к ним приглядывалась, помня слова боевого мага Хрума де Ликатеса «можем обернуться и птицей, и кем-нибудь ещё — всё зависит от конкретной ситуации». Птицы, конечно, интересные — и умные! — однако ничего мистического в их поведении я с тех пор не замечала. Но эта ворона, сидевшая на дереве, была какой-то необычной — это я почувствовала. Неужели…?

— Что смотришь, курица? — спросила я дрогнувшим голосом. — Интересно, да? А я тебя не звала — не нужны мне эти ваши эххийские чудеса и прибамбасы, так и знай! Вы меня выгнали, так не фиг теперь за мной шпионить — оставьте меня в покое! У-у-у, тварь, камня на тебя нет…

Ворона наклонила голову набок — огоньком блеснул круглый глаз, — но не улетела, а продолжала меня разглядывать: в упор, зараза такая.

— Ну что вам от меня ещё надо? — я поняла, что сейчас разревусь. — Мне ваш Эххленд и так каждую ночь снится, а тут ещё ты перья топорщишь… Издеваешься, да? Сволочи вы, эххи, и больше никто…

Ворона присела на ветке, вытянула шею и каркнула. У меня закружилась голова, и я мягко осела на газон.

И опустился бархатно-чёрный занавес. Обморок называется.