"Юрий Тынянов. Пушкин. Юность. Часть 3." - читать интересную книгу автора

голову напялили широкополую шляпу, дали в руки посох.
Он был пилигрим. Василий Львович хорошо понимал уместность этого
наряда "Пилигрим"! "Рассвет полночи"! Мистики! Халдеи! Это была пародия.
Ему завязали глаза, это еще куда ни шло. Потом его повели куда-то в
подвал. Это ему не понравилось Дальше хуже. Его упрятали под шубы, уверяя,
что это - "расхищенные шубы" Шаховского и какое-то "шубное прение". Он
чуть не задохся. При этом - какие-то церковные возгласы:
- Потерпи, потерпи, Василий Львович!
Он всегда был готов терпеть, если видел в этом смысл. Здесь же он не
видел смысла. Внрочем, это все и должно было изобразить бессмыслицу
"Беседы". Потом его заставили стрелять какое-то чучело, а чучело
неожиданно и само в него выстрелило. Некоторые говорили ему потом, что это
хлопушка. Но он упал - конечно, от неожиданности, а не от страха. Потом
его купали в какой-то лохани, что вовсе не смешно, а опасно
для здоровья, и провозгласили от имени "Беседы", что "Арзамас" есть
вертеп, пристань разбойников и чудовищ, с чем Василий Львович почти был
готов согласиться.
Потом, как бы в награду, его избрали старостой. Но до избрания Сверчка
- Александра староста, Вот, или, проще говоря, дядя, думал по крайней
мере, что все подвергаются этим утомительным обрядностям. Так вот же
Сверчка избрали заглазно. Вот тебе и обряды!
Да, это было хоть и почетно, но как-то слишком молодо, не по летам, и
отзывалось шутовством.
И дядя в глубине души торжествовал, видя, как Карамзин, который,
конечно, ничего не знал об его принятии, - а может быть, и знал - смотрит
на Александра благосклонно и с каким-то интересом. В мальчике будет толк;
и как из его "Опасного соседа" и всех его боев с халдеями, что ни говори,
появился на свет этот иногда чрезмерно шумный "Арзамас", так и мальчик
есть плод его воспитания. Вот что не мешает не забывать.



3

К нему ездили в гости, у него побывали Батюшков, Вяземский, а комната
была все та: ╣ 14 - бюро, железная кровать, решетка над дверью. Он назвал
ее в стихах кельею, себя - пустынником, а в другом стихотворении -
инвалидом; графин с холодною водою он назвал глиняным кувшином. Теперь он
был юноша-мудрец, писал о лени, о смерти, которая во всем была похожа на
лень, о деве в легком, прозрачном покрывале. Он знал окно напротив, где
являлась раньше торопливая тень - Наташа, лучше, чем свое собственное. Он
написал стихи об этом окне. Окно разлучило унылых любовников или,
напротив, тайно открывалось стыдливою рукою - месяц был виден из этого
окна. Он глаза проглядел, смотря в свое окно: напротив был флигель, где
жили старые ведьмы, а девы в покрывале не было: Наташу давно куда-то
прогнали. Друзья напишут на его гробе:

Здесь дремлет юноша-мудрец,
Питомец нег и Аполлона
Он грыз перья, зачеркивал, бродил по лицею, вскакивал иногда по ночам