"Юрий Тынянов. Пушкин. Юность. Часть 3." - читать интересную книгу автора

сказал, но когда тот унылой тенью бродил по коридору, он подолгу следил за
ним.
Потом они однажды столкнулись все трое, лбом ко лбу: Пущин,
Илличевский и он. Илличевский остолбенел и долго смотрел на них разиня
рот, пока не убедился, что открыт.
Потом он огорчился тем, что Пушкин и Пущин так громко и долго смеются.
Александр по-прежнему был счастлив, когда видел Бакунину, он
подстерегал ее, но ночные вздохи стали все реже. Он спал теперь спокойно,
ровно, не просыпаясь до утра. Однажды ему стало вдруг по-настоящему
грустно; он так и не увиделся с нею; он больше не хотел и почти боялся
встретить ее; может быть, он не любил ее и раньше. Он отложил стихи к ней
и постарался как можно реже о ней вспоминать.




4

Он знал, что его стихи лучше дядюшкиных - Василью Львовичу такие стихи
решительно не давались; от смерти, которая присела у порога, не отказался
бы и сам Батюшков. Воображаемый глиняный кувшин с прозрачною водою -
графин, стоящий на простом столе-конторке, окно, дева; такова была любовь
и смерть молодого мудреца, затворника, ленивца: сны, мечтания. Теперь он
не был более инвалид с балалайкой или монах. Он был мудрец.
Все старшие хотели такой жизни. Этот мудрец и ленивец очень нравился
Горчакову. Горчаков прилежно, высунув кончик розового языка, переписывал
теперь все его стихи. Глаза его слегка туманились; казалось, Горчакову
льстят эти стихи. Этот мудрец, любимый Аполлоном, казался ему в меру
весел, в меру холоден, ветрен, ни дать ни взять сам Горчаков. Александр не
любил, когда Горчаков переписывал его стихи, похваливая.
Новый директор однажды протянул ему листок со стихами, который
случайно ему попался: это были его стихи.
Директор одобрил эти стихи. Он улыбнулся ему как сообщник, с видом
слегка мечтательным, немного грустным, его бледно-голубые глаза стали
томны, широкий рот осклабился.
Директор долго ждал этого случая и очень недурно прочел четверостишие,
потом другое. Он запомнил: стихи лицейского поэта.
Пушкин вдруг скрипнул зубами, повернулся и зашагал от него. Директор
посмотрел ему вслед; широкий рот сомкнулся, блаженные глаза остановились.
Он заложил руку за спину и медленно проследовал к себе в кабинет.
Нет, он не был мудрец, ленивец.
После отъезда Карамзина, дяди, Вяземского он бродил целый вечер с
раздутыми ноздрями, со странной решительностью, в самозабвении, и Данзас с
карандашом в руке, сдержав дыханье, приглядывался к нему и быстро рисовал,
но так и не мог совладать и бросил начатый рисунок. Подошел Миша Яковлев,
и он объяснил ему: он хотел нарисовать Пушкина обезьяною, сочиняющею
стихи, - и не вышло: получился Вольтер, не было никакого сходства. Но так
как Пушкин - помесь обезьяны с тигром, то он хотел потом нарисовать
его в виде тигра, готовящегося к прыжку; сходство было, все шло хорошо,
но, к сожалению, получился настоящий тигр.