"Юрий Тынянов. Пушкин. Лицей. (часть 2)" - читать интересную книгу автора

направленные против невежеств знати; помня советы друга своей молодости
Строганова, он не усомнился подписать и указ об обложении дворянства
налогами.
Общий ропот, поднявшийся со всех сторон после указов, о чем
Сперанский, впрочем, его предупреждал, вдруг испугал его. Тильзитский мир
возмутил дворянство; налоги озлобили. Поляки подбросили ему пасквиль в
Вильне, неслыханный по дерзости. Война с Наполеоном приближалась. Он не
был храбр; пять последних лет провел он в войнах и никак не мог привыкнуть
к виду сражений, крови, трупам и вони бранных полей. Случалось, он плакал
во время боев, как женщина. Теперь он не сомневался, что, если война
произойдет, русских побьют; тогда его власть неизбежно падет. Он стал
сомневаться в преданности государственного секретаря; тот мог изменить
ему, воспользовавшись войной и желая нового государственного порядка.
Дружба его с Наполеоном и преклонение перед ним министра были слишком
известны; по всем донесениям было видно, что то и дело он превышал власть.
Все это были опасные признаки. За домом Сперанского уже полгода следил
Санглен из тайной
[181]
канцелярии. Император приблизил к себе верного отцовского слугу Аракчеева,
простого и необразованного дворянина, не иначе называвшего себя в
разговоре, как "верный раб". Его умиляла эта старомодная верность. Говоря
со Сперанским, он чувствовал, что говорит, как говорил бы в Европе, и что
обо всем, что он подпишет, отзовется с похвалою один из следующих номеров
"Монитора". Это была слава, но все это было опасно, утомительно, а для
него самого, по его убеждению, ненужно и вредно. Иногда Сперанский удивлял
его внезапностью и верностью мнений, и он подозревал, огорчался, завидовал.
Аракчеев не знал французского языка, но знал артиллерийское и
фрунтовое искусство - ив последнем они были бескорыстные соперники. Кругом
были люди, либо знавшие об убийстве его отца, как он сам, либо принимавшие
в нем участие. Аракчеев был единственный верный слуга отца, и дружба с ним
оправдывала, снимала грех отцеубийства. Говоря с Аракчеевым, он как бы
говорил со старым дядькой, с отцовским слугой и становился моложе.
Скоро исполнялось десять лет со дня убийства его отца и начала его
царствования. Его стан и бока отяжелели, живот опустился, и он принужден
был носить корсет; лицо его еще более побелело. По рождению своему он был
немец, но в путешествиях лицо его утратило характер, как лицо всемирного
актера. Только улыбка да бледный жир лица остались немецкие.
Он угрюмо и сосредоточенно смотрел на своих младших братьев. Разговоры
в Москве были ему известны. Все поджидали только случая, чтоб заменить его
одним из них. Двух дочерей он потерял младенцами. Англичанин лейб-медик
вздумал его утешить: император молод, у него еще будут наследники. Он
внимательно посмотрел на англичанина и призадумался.
- Нет, друг мой, - сказал он ему, - бог не любит моих детей.
Де Местр, узнав об этом, говорил, что император не хочет детей, чтобы
не иметь преждевременных наследников, каким был он сам.
Братья тревожили его. Он сам знал, что, может быть, это только
казалось ему, но смутно чувствовал опасность. Особенно странно было
поведение матери в две последние зимы: из близкого Павловска
[182]
она перебралась с сыновьями в забытую Гатчину; фрейлина Волконская недавно