"Юрий Тынянов. Пушкин. Лицей. (часть 2)" - читать интересную книгу автора

[191]
по комнате, по пушистым коврам. Все кругом спало. Он один был в кабинете,
один бодрствовал. Постепенно вдохновение прошло. Он прибавил пункт о
смотрителе нравов, по одному для каждых четырех человек. Разврат мог
погубить новое учреждение. Смотрители должны действовать по одному плану и
отдавать отчет главному начальнику. Предпочтение ученикам разрешалось
оказывать только по успехам, дабы не развелись любимчики и шпионы, как у
них в семинарии. Один из таких совсем недавно сидел здесь за столом -
Илличевский. Не проворовался бы он в Томске: смолоду Дамиан был жаден.
Сына его можно в лицей - пусть будет лучше отца. Главная задача была, чтоб
новое учреждение, проект его не попал в руки Разумовского, министра
просвещения, злейшего врага. Он решил просить об этом государя откровенно.
Он положил новое начертание в папку дел особенных и стал читать и
править листы, которые написал утром, - докладную записку государю.
Постепенно лицо его изменилось. На Александра действовала лесть прямая,
безусловная, неограниченная, когда собеседник как бы растворялся, таял, не
существовал сам по себе. С бледной улыбкой он изменял стиль: вставлял без
нужды, но у места обращение к императору: "государь!" и "всемилостивейший
государь!" Он называл это комплиментами. Перебеляя рукописи, он любовался
своим почерком, простым и ясным. Этому почерку некогда он был обязан своим
началом.
Кончив, он вздохнул, хрустнул пальцами и подошел к окну. Глухой и
пустынный, лежал меж мертвых деревьев замок Потемкина, московского
студента, выгнанного некогда за леность и нехождение в классы, непомерного
в дарованиях и пороках.
Он постоял у окна, созерцая.
И вдруг медленно улыбнулся, и десны его обнажились.
- Все я, все я один, князь Григорий, - сказал он еле слышно, улыбаясь,
- ты уж не взыщи.



4

Они стояли у окна, и император, прислонив ладонь к уху, как делал,
когда хотел казаться внимательным, слушал.
[192]
Великие князья будут воспитываться в полном равенстве с детьми всех
российских состояний, а по окончании поступят в университет. В
осуществление проекта Сперанский предлагал назначить директором
Малиновского, человека опытного, и рекомендовал в профессоры молодого
ученого геттингенца, лично ему известного, Куницына.
У императора не было еще никакого собственного взгляда на все это, но
он прекрасно представил себе изумление и гнев императрицы-матери. Они
стояли у окна его кабинета. Его покои в обширном дворце Екатерины были
нежного цвета. Он хотел, чтобы все в них казалось скромно, с некоторою
томностью, без азиатской пестроты, которую так любила Екатерина. Не было
смешения китайских шелков, голландских печей, индийских ваз. Мало золота и
только самые нужные вещи. В противность двору Наполеона, чрезмерно
пышному, император стремился во всем к простоте линий, к пустым