"Марк Твен. Как меня выбирали в губернаторы" - читать интересную книгу автора

грустно на душе при виде того, как ради достижения политических
успехов некоторые люди пускаются на любые гнусные уловки,
оскверняют гробницы и чернят честные имена усопших. При мысли о
том горе, которое эта мерзкая ложь причинила ни в чем не
повинным родным и друзьям покойного, мы почти готовы
посоветовать оскорбленной и разгневанной публике тотчас же
учинить грозную расправу над клеветником. Впрочем, нет! Пусть
терзается угрызениями совести! (Хотя, если наши сограждане,
ослепленные яростью, в пылу гнева нанесут ему телесные увечья,
совершенно очевидно, что никакие присяжные не решатся их
обвинить и никакой суд не решится присудить к наказанию
участников этого дела.)"

Ловкая заключительная фраза, видимо, произвела на публику должное
впечатление: той же ночью мне пришлось поспешно вскочить с постели и убежать
из дому черным ходом, а "оскорбленная и разгневанная публика" ворвалась
через парадную дверь и в порыве справедливого негодования стала бить у меня
окна и ломать мебель, а кстати захватила с собой кое-что из моих вещей. И
все же я могу поклясться всеми святыми, что никогда не клеветал на дедушку
мистера Блэнка. Мало того - я не подозревал о его существовании и никогда не
слыхал его имени.
(Замечу мимоходом, что вышеупомянутая газета с тех пор стала именовать
меня "Твеном, Осквернителем Гробниц".)
Вскоре мое внимание привлекла следующая статья:


"Достойный кандидат! Мистер Марк Твен, собиравшийся вчера
вечером произнести громовую речь на митинге независимых, но
явился туда вовремя. В телеграмме, полученной от врача мистера
Твена, говорилось, что его сшиб мчавшийся во весь опор экипаж,
что у него в двух местах сломана нога, что он испытывает
жесточайшие муки, и тому подобный вздор. Независимые изо всех
сил старались принять на веру эту жалкую оговорку и делали вид,
будто не знают истинной причины отсутствия отъявленного
негодяя, которого они избрали своим кандидатом. Но вчера же
вечером некий мертвецки пьяный субъект на четвереньках вполз в
гостиницу, где проживает мистер Марк Твен. Пусть теперь
независимые попробуют доказать, что эта нализавшаяся скотина не
была Марком Твеном. Попался наконец-то! Увертки не помогут!
Весь народ громогласно вопрошает: "Кто был этот человек?"

Я не верил своим глазам. Не может быть, чтобы мое имя было связано с
таким чудовищным подозрением! Уже целых три года я не брал в рот ни пива, ни
вина и вообще никаких спиртных напитков.
(Очевидно, время брало свое, и я стал закаляться, потому что без
особого огорчения прочел в следующем номере этой газеты свое новое прозвище:
"Твен, Белая Горячка", хотя знал, что это прозвище останется за мной до
конца избирательной кампании.)
К этому времени на мое имя стало поступать множество анонимных писем.
Обычно они бывали такого содержания: