"Марк Твен. Старые времена на Миссисипи" - читать интересную книгу автора

- Ровно вдвое больше - и как можно точнее!
- Да-а, век живи - век учись. Дураком я был, что взялся за это дело!
- Это правильно. Но ты и остался дураком. А вот если выучишь все, как я
сказал, - поумнеешь.
- Ох, никогда мне не выучить!
- Ну, за этим уж я присмотрю!
Через некоторое время я снова рискнул спросить.
- А мне надо выучить все это так же подробно, как и остальное, как
очертания реки и прочее, - словом так, чтобы я мог идти и ночью?
- Да. И тебе надо иметь хорошие опознавательные приметы от самого
начала до самого конца реки - приметы, которые помогали бы тебе по виду
берега узнавать, довольно ли во всех бесчисленных протоках воды, - вроде
того дерева, помнишь? Когда река находится в самом начале своего подъема, ты
можешь пройти с полдюжины проток, самых глубоких. Поднимется еще на фут -
можно пройти еще дюжину, следующий фут добавит еще дюжины две, и так далее;
ты видишь, что нужно знать берега и приметы с совершеннейшей, непоколебимой
точностью и никогда не путать, потому что, если уж ты вошел в протоку, назад
хода нет - это тебе не река, и надо либо пройти протоку до конца, либо
застрять месяцев на шесть, если в это время вода спадет. Есть штук пятьдесят
таких проток, по которым вообще ходить нельзя, разве что река, разлившись,
затопит берега.
- Нечего сказать, приятная перспектива! Вот так новый урок!
- Дело серьезное. И помни, что я только что сказал: если уж ты попал в
одну из этих проток - ты должен ее пройти. Они слишком узки, чтобы повернуть
обратно, и слишком извилисты, чтобы выйти задним ходом, а мелкие места у них
всегда у начала, не иначе. И у начала они как будто мелеют и мелеют, так что
знаки, по которым ты запоминал их глубину в этом году, могут не годиться в
следующем.
- Значит, каждый год все учить заново?
- Именно. Ну, веди через перекат - что ты застрял на самой середине?
В ближайшие же месяцы я столкнулся со странными вещами. В тот самый
день, когда происходил только что переданный разговор, мы заметили огромное
повышение воды. Вся широкая поверхность реки почернела от плывущих сухих
коряг, сломанных сучьев и огромных деревьев, подмытых и снесенных водой.
Даже днем требовалась безукоризненная точность, чтобы пробираться среди
этого стремительного сплава; а ночью трудности предельно возрастали. То и
дело какое-нибудь огромное бревно, плывущее глубоко под водой, внезапно
выныривало прямо перед нашим килем. Пытаться обойти его было бесполезно: в
нашей власти было только стопорить машины, и колесо с ужасающим грохотом
ползло по бревну, а пароход давал такой крен, что у пассажиров душа уходила
в пятки. Иногда мы с треском наталкивались на такое затонувшее бревно,
наталкивались на полном ходу самой серединой днища, - и пароход так трещал,
что казалось, будто мы сшиблись с целым материком. Иногда бревно
останавливалось прямо перед нами, загораживая от нас Миссисипи чуть ли не на
всю ее ширину, - тогда приходилось пускаться на всяческие выкрутасы, чтобы
миновать препятствие. Часто мы натыкались в темноте на белые бревна, так как
не видели их до самого столкновения; черное бревно ночью гораздо заметнее. А
белая коряга - коварная вещь, когда стемнеет.
Конечно, в связи с подъемом воды вниз по течению пошла целая туча
всяких плотов с верховьев Миссисипи, двинулись угольные баржи из Питсбурга,