"Сергей Тютюнник. Кармен и Бенкендорф (Повесть) ("Дружба народов" № 10 2002)" - читать интересную книгу автора

Снег поскрипывает у нас под ногами.
- Обедать будете? - спрашиваю деда.
- У меня там что-то есть в холодильнике. Не волнуйся.
До гостиницы идти недалеко. Минут десять без деда, двадцать - с ним,
если пьяный.
Долго держаться не могу и осторожно закидываю удочку:
- Ну, как прошел разговор?
- Философски, - ювелирно парирует Соломин.
- Пытался вас воспитывать? - не унимаюсь я.
- Не очень настойчиво, - ускользает дед.
- Скажите правду, Виктор Алексеевич! - срываюсь окончательно. - Он
будет выходить на Москву, чтоб вас отставить?
- Думаю, да. - Дед кашляет, наглотавшись чистого зимнего воздуха. Его
прокуренные легкие отвыкли от атмосферы предгорья.
- А Москва его послушает? - и дергаюсь, пытаясь удержать
поскользнувшегося на спуске Соломина.
- Если убрали Марьина, то меня и подавно. Я ведь, голубчик, - обломок
империи. Многим мешал в свое время. Фактически - главный цензор страны,
душитель свободы. Эдакий граф Бенкендорф с партбилетом.
- Ну, они все были с партбилетами. Это не порок, - неловко пытаюсь
утешить старика.
- Это как повернуть...
Мы замолкаем. Возле гостиницы, как всегда, - куча вооруженного народа:
омоновцы, военные, милиция... Стадо машин урчит моторами, выплескивая в
зимний день горячий едкий дым.
Дед окончательно расслабляется уже в номере. Я раздеваю его, как
ребенка.
Меня потешают его старомодные длинные трусы и носки на подтяжках,
резинки - под коленками. Я укладываю деда в постель, не снимая носков, и
вставляю в рот зажженную сигаретку "Новость". Очки кладу на тумбочку.
- Хороший ты мальчик, Андрей, - бубнит Соломин. - Мне бы сына такого.
Да вот не дал Бог детей. Жену сменил, а детьми своими не обзавелся.
Я молча слушаю и жду полминуты: старик обычно засыпает с горящим
окурком.
Дед отключается, и я тушу бычок. Все. "Спи, империя! Твое бодрствование
все равно не остановит гуннов..."


III


Во мне бродит пьяная кровь, и я пою на ходу. В такт песни скрипит под
ногами снег. В темных переулках, словно сытые коты, урчат
бронетранспортеры. Уже комендантский час. На улице безлюдно. В воздухе
плавают редкие снежинки, подкрашенные фиолетом ночи и желтизной фонарей.
На моей груди греется документ, дающий право ходить где угодно и когда
угодно.
Я не боюсь патрулей и не смотрю по сторонам. Я слежу за своей тенью,
привязанной к беспутным ногам. Тень летит по снегу, уклоняясь от света.
Она сворачивает с центральной улицы в переулок и, вытянувшись на склоне,