"Татьяна Туринская. На восходе луны" - читать интересную книгу автора

гораздо интереснее, чем, собственно, непосредственный половой контакт. Он со
знанием дела ласкал распростертое Маринкино тело, при этом постепенно, опять
же не спеша, избавлял от одежды самого себя. Ох и ловок же был, паршивец! И
Маринка, испуганная и однозначно не желающая непосредственной близости,
постепенно расслабилась под его ласками, поверила, что ничего страшного не
произойдет, что в самый ответственный момент Андрей остановится, и она так и
останется девушкой. Периодически она все еще возражала, все еще просила
отпустить ее, но все чаще ее возражения высказывались непозволительно
сладострастным голосом, так что даже самый законопослушный, самый скромный и
нерешительный юноша не изменил бы своим первоначальным намерениям.
Постепенно Марина даже позабыла, что является вроде как жертвой, даже начала
тихонько постанывать под умелыми ласками Андрея. Совершенно расслабилась, от
удовольствия даже закатила глаза, когда вдруг все ее тело разорвало что-то
огромное и свирепо-огненное, вторглось в заветные девственные глубины
наглое, совершенно беспардонное и даже враждебное инородное тело. Маринка
вскрикнула:
- Нет, не надо! А-а-а-а! - и замолчала, понимая, что ее возражения
теперь уже абсолютно бессмысленны.
Но так болезненны были вбивания 'кола', и так обидно было терять
девственность вот так, за здорово живешь, что слезы моментально покатились
из глаз, и Маринка, вздыхая и охая в такт наглых вторжений в сокровенные
свои глубины, потихоньку начала всхлипывать и некрасиво шмыгать носом. Боль,
резкая и какая-то промозглая, уступила место боли пекущей, неприятной.
'Инородное тело', ритмично вторгающееся в нее, казалось откровенно
неподходящим по размеру, и Маринка, потихоньку подвывая от боли и обиды,
попыталась вытолкнуть его из себя. И ей это даже удалось. Но тут обидчик,
оскорбившись внезапной непокорностью жертвы, резко задрал ее ноги, забросив
на свои плечи, и вновь ворвался немилосердным победителем, причинив еще
большую, чем раньше, боль. Марина плакала, размазывая тушь по щекам. Но
насильник не обращал на это ни малейшего внимания. Он лишь откинул голову
назад, закрыл глаза и методично вгрызался в несчастную Маринкину плоть. И
когда от боли она готова была взвыть во весь голос, не стесняясь уже быть
услышанной Лариской и ее кавалером, Андрей вдруг зачастил, вбивая себя в нее
еще глубже, чем раньше, еще больнее и грубее, закудахтал в такт движениям:
- О, маленькая, о, детка, о, о, о, моя сладкая...
Вдруг резко остановился, обмяк и, наконец, оставил в покое истерзанное
Маринкино тело. Лицо его, еще несколько мгновений назад сосредоточенное на
удовольствии, расплылось в блаженной улыбке:
- Ну вот, киска, а ты говорила 'Не надо', - гаденько произнес он. И в
этот момент взгляд его упал на 'инструмент'. - Эт-то че?
И тут же обнаружил растекшееся пятно крови под Маринкой.
- Твою-у-у-у мать! - разочарованно и с неприкрытой злостью протянул
Андрей. - У тебя что, месячные? Ну и что я теперь буду делать с этим
покрывалом?!
- Сволочь ты, Андрюша. И дурак. Нет у меня никаких месячных!
- А это что, - бесстыдно продемонстрировал Андрей еще 'несдувшийся'
орган, щедро окрашенный потеками крови. - Или ты хочешь сказать, что это у
меня месячные начались? Твою мать! Предупреждать надо! Теперь иди вот,
отстирывай.
Марина ответила с неприкрытой злостью: