"Александр Тюрин. Псы-витязи" - читать интересную книгу автора

самые грандиозные обманщики, перед которыми он совершенно слаб и беспомощен.
Или весь мир готов встать вверх тормашками. Чего же ему самому больше
хочется? Пожалуй все-таки того, чтобы цепочка кошмарных совпадений
прервалась и восстановилась прежняя справедливость...
- Эй, Митрий, что ты так с лица спал. Это я должен сейчас бледнеть ино
зеленеть. Меч, который твоя машина показывает, принадлежал моему отцу.
Признал я говно это. Не искусны мастера рязанские в оружейной ковке,
миролюбцы хреновы. У татар клинки китайские были, бухарские, исфаханские,
умело прокованные и закаленные, годные для колки и рубки... А когда тятька
мой оборонял имение и близких говенным рязанским мечом, я от татар бегал,
падло этакое.
Еруслан уронил пыльную голову на клавиатуру, вызвав всякие прыжки на
экране и Митя уже подумал, что продолжения не будет. Но минуту спустя
громила поднял лицо, сфокусировал взгляд и сказал: "Давай дальше".
- Археологи откопали здесь кувшин, вернее черепки и среди них остатки
берестяной грамоты. Что там процарапано?
И Еруслан точь в точь выдал всю длинную и нудную запись, имевшую на
бересте, плюс три слова, которые не дожили до нынешних дней из-за порчи
древесины.
- Что тебе еще, Митрий? Паспорт с фотокарточкой я бы тоже зарыл, кабы
имел.
- Не надо мне паспорта с фотокарточкой.- сказал Митя, у которого
сильно загудела голова. Впрочем, оставалась еще одна зацепка для
восстановления здравого смысла. Еруслан ведь мог заранее посетить сайт
"Старой Рязани".
- Еруслан, на кувшине сохранился отпечаток ладони, по нему видно, что
на мизинце отсутствовала верхняя фаланга. Ну-ка, покажи свою.
Еруслан поднес могучую пятерню к глазам Мити. И не было верхней фаланги
у мизинца, который по толщине равнялся двум большим пальцам программиста
Галкина.
- Это мы с ребятами в ножички играли. Доигрались...- пояснил
Еруслан.- Многое у меня растет заново без устали, волосы, ногти, кожа,
чешуя, шипы, а вот мелкая косточка на мизинчике так и не возвернулась.
Свершилось. Митя судорожно сглотнул накопившуюся в горле слюну.
- Что ты помнишь? Что с тобой произошло за эти семьсот семьдесят лет?
- Семьсот семьдесят - число великое. Но я... запамятовал их. Почти
ничего и не помню. Как жил в доме батюшкином припоминаю, как играли мы с
братцем в конный бой и салочки, а тятя хлебал из жбана. Не забыть, как
женился. Сваты обо всем сговорились, само собой, меня не спросясь, боялся я,
что невестушка рябая-кривая окажется. Но Анастасья справная девка была,
сердце мое распечатала, жаль лишь, что я недолго косой ее серебристой играл.
Знаешь, коса у нее до попы была. А попа... Эх, попа, попочка... Как рубили
нас поганые на Сити - помню. А что следом случилось, помню лишь отдельными
местами. Однажды на болотах я мужика прибил, потому что обзывал меня
кикиморой и не желал сухарями поделиться. Нечего орать, когда человек лет
сто не жрал. Как-то подобрали меня в свою ватагу люди, именуемые казаками.
На засеках вместе с ними подстерегал ордынцев из Крыма. Вдругоряд заметил
татарина, метнулся к нему с дуба зеленого и зарезал. Это точно татарин был,
хотя речь не татарскую имел. Он крикнул: "О, мон дье". Како мыслишь, Митрий,
что это за язык?