"Александр Тюрин. В кругу друзей" - читать интересную книгу автора

граждан дружественного Таиланда).
Потерпевший, с сердцем, изрядно облитым кровью, преждевременно
решает, что терять ему больше нечего. К тому же домашняя живность берет
окончательный "реванш колыбелями", а "Докер", связанный с ним незримыми
узами (Потыкин говаривал: "Только "Докер", не будь предателем"), вылетает
в низшую лигу. Не чувствуя в себе моральных сил для сопротивления, имея
внутренний мир, в котором не укроется и мышонок, Летягин приходит в
отделение милиции и жалуется там в письменной форме.
Но видно, Летягинская звезда забрела в созвездие Скорпиона.
Милиционер Батищев, к которому попало заявление, оказался близким другом
субъективно привлекательной гражданки Дубиловой и возможным автором одного
из сынов. Он сосредоточенно подумал, где мог слышать фамилию "Летягин" и
вспомнил свой визит к покойнику Потыкину. До убытия в пока не
контролируемую область того света Потыкин страдал изъянами общественного
поведения (совался, мешал, буянил), и сотоварищи у него должны быть, по
идее, в ту же масть. "Я никогда ничего не забываю", - удовлетворенно
отметил Батищев. Он-то и посоветовал Дубиловым нанести по Летягину
превентивный удар - подать гражданский иск. Колеблющаяся (в прямом и
переносном смысле) дама сходила в ЖЭУ, и там окончательно развеяли все ее
сомнения, горячо поддержав наступательную линию. Ведь обстановка-то - всем
известно, какая сейчас обстановка. Подавать в суд - и точка. Дубиловы плюс
простой трудовой народ против так называемого программиста Летягина.
"Понаехали тут всякие бизнесмены... Ишшо потягаемся, супостат", - при
встрече сказал свое "иду на ты" этот осколок матриархата. Потом в руку
Летягина легла повестка в суд - врученная неким неразличимым на фоне стены
курьером, обладающим громовым стуком известного из поэзии командора. Этот
стук активизировал в Летягине сначала воспоминания из школьного учебника:
"Брось ее, все кончено. Дрожишь ты...". А потом и генную память: заседание
трехглавого энкавэдэшного змея с прицелами вместо глаз под хоровое пение
публики: "Собаке - собачья смерть".
Летягин не раз проснулся ночью в холодном поту, почувствовав затылком
кирпичную стену цвета запекшейся крови. Не отринул он это горе для ума, не
прочистил свою бредовую голову морковными котлетками и утренним бегом, а
наоборот, дал ей волю. Перед мысленным взором проходила длинная вереница
свидетелей обвинения. Товарищи-контрабандисты из прежней морской жизни:
специалисты по надеванию дюжины часов на одну руку, полста цепочек на одну
шею, трех джинсов на одну задницу. Нынешние сослуживцы с попрекающим
словом. Начальник сектора со сложившимся мнением, узким, как удавка.
Веселые юноши из режимных институтов, сдающие интегрированные пакеты
программ (что были некогда свистнуты на диком западе бесстрашными
советскими разведчиками) в обмен на чистые флоппи-диски. Сумрачные дяди
васи из техсекторов, отпускающие искомые флоппи за канистры спирта.
Разбитные бабы маши из отделов снабжения, сдающие спирт за...
Чтобы вынырнуть из омута со страхами и ужасами, невротик-Георгий стал
искать себе свидетелей защиты. Нет, к ним нельзя было причислить старушек,
высаженных грядкой на скамейке у подъезда - те демонстрировали только
рефлекс одновременного поворачивания головы вслед за крупными движущимися
предметами. Это и не люди в кожаных куртках, которые отказывались помещать
Летягина в поле зрения, даже проходя мимо на расстоянии вытянутого пальца.
Внушал надежду только Головастик.