"Иван Сергеевич Тургенев. Петр Петрович Каратаев (Из цикла "Записки охотника")" - читать интересную книгу автора

Матрена так и вспыхнула, и губы у ней задрожали. "Да из-за меня семье моей
житья не будет". - "Ну ее, твою семью... Сошлют ее, что ли?" - "Сошлют;
брата-то наверное сошлют". - "А отца?" - "Ну, отца не сошлют; он у нас один
хороший портной и есть". - "Ну вот, видишь; а брат твой от этого не
пропадет". Поверите ли, насилу уломал ее; вздумала еще толковать о том, что,
дескать, вы за это отвечать будете... "Да уж это, говорю я, не твое дело..."
Однако я таки ее увез... не в тот раз, а в другой: ночью, на телеге приехал
- и увез.
- Увезли?
- Увез... Ну, вот она и поселилась у меня. Домик у меня был небольшой,
прислуги мало. Люди мои, без обиняков скажу, меня уважали; не выдали бы ни
за какие благополучия. Стал я поживать припеваючи. Матренушка отдохнула,
поправилась; вот я к ней и привязался... Да и что за девка была! Откуда что
бралось? И петь-то она умела, и плясать, и на гитаре играть... Соседям я ее
не показывал, чего доброго, разболтают! А был у меня приятель, друг
закадычный, Горностаев Пантелей, - вы не изволите знать? Тот в ней просто
души не чаял: как у барыни, руки у ней целовал, право. И скажу вам,
Горностаев не мне чета: человек он образованный, всего Пушкина прочел;
станет, бывало, с Матреной да со мной разговаривать, так мы и уши развесим.
Писать ее выучил, такой чудак! А уж как я одевал ее - просто лучше
губернаторши; сшил ей шубку из малинового бархата с меховой опушкой... Уж
как эта шубка на ней сидела! Шубку-то эту московская мадам шила по новому
манеру, с перехватом. И уж какая чудная эта Матрена была! Бывало, задумается
да и сидит по часам, на пол глядит, бровью не шевельнет; и я тоже сижу да на
нее смотрю, да насмотреться не могу, словно никогда не видал... Она
улыбнется, а у меня сердце так и дрогнет, словно кто пощекотит. А то вдруг
примется смеяться, шутить, плясать; обнимет меня так жарко, так крепко, что
голова кругом пойдет. С утра до вечера, бывало, только и думаю: чем бы мне
ее порадовать? И верите ли, ведь только для того ее дарил, чтобы посмотреть,
как она, душа моя, обрадуется, вся покраснеет от радости, как станет мой
подарок примерять, как ко мне в обновке подойдет и поцелует. Неизвестно,
каким образом отец ее Кулик пронюхал дело; пришел старик поглядеть на нас,
да как заплачет... Да ведь с радости заплакал, а вы что подумали? Мы Кулика
задарили. Она ему, голубушка, сама пятирублевую ассигнацию под конец
вынесла, - а он ей как бухнет в ноги - такой чудной! Таким-то мы образом
месяцев пять прожили; а я бы не прочь и весь век с ней так прожить, да
судьба моя такая окаянная!
Петр Петрович остановился.
- Что ж такое сделалось? - спросил я его с участьем.
Он махнул рукой.
- Все к черту пошло. Я же ее и погубил. Матренушка у меня смерть любила
кататься в санках, и сама, бывало, правит; наденет свою шубку, шитые
рукавицы торжковские да только покрикивает. Катались-то мы всегда вечером,
чтобы, знаете, кого-нибудь не встретить. Вот как-то раз выбрался день такой,
знаете, славный; морозно, ясно, ветра нету... мы и поехали. Матрена взяла
вожжи. Вот я и смотрю, куда это она едет? Неужели в Кукуевку, в деревню
своей барыни? Точно, в Кукуевку. Я ей и говорю: "Сумасшедшая, куда ты
едешь?" Она глянула ко мне через плечо да усмехнулася. Дай, дескать,
покуражиться. А! - подумали, - была не была!.. Мимо господского дома
прокатиться ведь хорошо? ведь хорошо - скажите сами? Вот мы и едем. Иноходец