"И.С.Тургенев. Гамлет и Дон-Кихот" - читать интересную книгу автора

убедиться собственными ушами. При одном воспоминании о нем возникает в
воображении тощая, угловатая, горбоносая фигура, облеченная в карикатурные
латы, вознесенная на чахлый остов жалкого коня, того бедного, вечно
голодного и битого Россинанта, которому нельзя отказать в каком-то
полузабавном, полутронутом участии. Дон-Кихот смешон... но в смехе есть
примиряющая и искупляющая сила - и если недаром сказано: "Чему посмеешься,
тому послужишь", то можно прибавить, что над кем посмеялся, тому уже
простил, того даже полюбить готов. Напротив, наружность Гамлета
привлекательна. Его меланхолия, бледный, хотя и нехудой вид (мать его
замечает о нем, что он толст, "our sou is fat"), черпая бархатная одежда,
перо на шляпе, изящные манеры, несомненная поэзия его речей, постоянное
чувство полного превосходства над другими, рядом с язвительной потехой
самоунижения, все в нем нравится, все пленяет; всякому лестно прослыть
Гамлетом, никто бы не хотел заслужить прозвание Дон-Кихота; "Гамлет
Баратынский", - писал к своему другу Пушкин; над Гамлетом никто и не думает
смеяться, и именно в этом его осуждение: любить его почти невозможно, одни
люди, подобные Горацию, привязываются к Гамлету. Мы о них поговорим
впоследствии. Сочувствует ему всякий, и оно понятно: почти каждый находит в
нем собственные черты; но любить его, повторяем, нельзя, потому что он
никого сам не любит.
Будем продолжать наше сравнение. Гамлет - сын короля, убитого родным
братом, похитителем престола; отец его выходит из могилы, из "челюстей ада",
чтобы поручить ему отметить за себя, а он колеблется, хитрит с самим собою,
тешится тем, что ругает себя, и наконец убивает своего вотчима случайно.
Глубокая психологическая черта, за которую многие даже умные, но близорукие
люди дерзали осуждать Шекспира! А Дон-Кихот, бедный, почти нищий человек,
без всяких средств и связей, старый, одинокий, берет на себя исправлять зло
и защищать притесненных (совершенно ему чужих) на всем земном шаре. Что
нужды, что первая же его попытка освобождения невинности от притеснителя
рушится двойной бедою на голову самой невинности... (мы разумеем ту сцену,
когда Дон-Кихот избавляет мальчика от побоев его хозяина, который тотчас же
после удаления избавителя вдесятеро сильнее наказывает бедняка). Что нужды,
что, думая иметь дело с вредными великанами, Дон-Кихот нападает на полезные
ветряные мельницы... Комическая оболочка этих образов не должна отводить
наши глаза от сокрытого в них смысла. Кто, жертвуя собою, вздумал бы сперва
рассчитывав и взвешивать все последствия, всю вероятность пользы своего
поступка, тот едва ли способен на самопожертвование. С Гамлетом ничего
подобного случиться не может: ему ли, с его проницательным, тонким,
скептическим умом, ему ли впасть в такую грубую ошибку! Нет, он но будет
сражаться с ветряными мельницами, он не верит в великанов... но он бы и не
напал на них, если бы они точно существовали. Гамлет не стал бы утверждать,
как Дон-Кихот, показывая всем и каждому цирюльничий таз, что это есть
настоящий волшебный шлем Мамбрина; но мы полагаем, что если бы сама истина
предстала воплощенною перед его глазами, Гамлет не решился бы поручиться,
что это точно она, истина... Ведь кто знает, может быть, и истины тоже нет,
так же как великанов? Мы смеемся над Дон-Кихотом... но, мм. гг., кто из нас
может, добросовестно вопросив себя, свои прошедшие, свои настоящие
убеждения, кто решится утверждать, что он всегда и во всяком случае различит
и различал цирюльничий оловянный таз от волшебного золотого шлема?.. Потому
нам кажется, что главное дело в искренности и силе самого убежденья... а