"Юрий Тупицын. Эффект серфинга (Авт.сб. "В дебрях Даль-Гея")" - читать интересную книгу автора

приветствиями.
- Не надо об этом.
- А что надо? - импульсивно и, может быть, не вполне к месту спросил
Снегин.
- Встречу. Есть серьезный разговор.
- Когда?
- Чем быстрее, тем лучше.
- Тогда сегодня. Вечером. Там, где тебе удобно. И время назначай сам.
Лобов помедлил, прежде чем ответить.
- Может быть, денек-другой передохнешь после рейда?
- Я в форме, Иван. Сегодня вечером.
Теперь, когда эта встреча состоялась, Снегин внимательно приглядывался
к товарищу. Хорошо зная характер Лобова, он изначально догадывался о
предмете столь спешного, необходимого ему разговора. Его догадка обрела
опору, когда Снегин, пользуясь своим высоким положением, навел общие
справки о занятиях экипажа "Торнадо" в течение пяти недель его пребывания
на земных каникулах. Эта догадка превратилась было в уверенность, когда
Снегин заметил свежие рубцы на лице Ивана, точно от удара тонким бичом или
ивовым прутом: один, едва различимый, - на левой щеке, другой, куда более
выраженный, - на шее, пониже уха. Не надо было быть медиком специалистом,
чтобы догадаться об их происхождении: это были следы лучевых ударов при
стрельбе по Лобову как по мишени из лучевого пистолета на пониженной, но
все-таки более чем ощутимой мощности. При таких тренировках Иван никогда
не жалел себя и работал на грани почти неразумного риска, упрямо исповедуя
древнюю суворовскую истину - тяжело в учении, легко в бою. Снегин
представил себе, как выглядит скрытый сейчас одеждой торс Ивана, и
невольно вздохнул. А он-то недоумевал, зачем экипажу "Торнадо" понадобился
для тренировок снайпер-инструктор - виртуоз стрельбы из всех видов
горячего оружия.
Но чем больше присматривался Всеволод к Лобову, тем все более
расшатывалась его обретенная было уверенность в том, что ему уже известна
суть его затеи. Странный был какой-то Иван, на себя не похожий. И не
поймешь - какой! Рассеянный? Злой на весь мир? Уставший, махнувший на все
рукой? Почему, собственно, он пришел на встречу один - без Клима и
Алексея? И потом, это уж ни в какие ворота не лезло, несмотря на свое
горе, Иван помолодел. Помолодел, несмотря на тени под глазами,
углубившиеся морщины над переносьем и в углах рта, обозначившуюся
скульптурную сухость, худобу лица. Помолодел, будто сбросил со своих плеч
добрый десяток лет, превратившись в того Ивана Лобова, который сидел рядом
с ним в кафе космонавтов на базе возле Стикса. Будто и не было этого
путаного, нашпигованного событиями десятилетия. Недаром Ильта сказала ему:
"Я думала, он старше". "Кто?" - не понял Всеволод. "Лобов. - Огромные
глаза Ильты обежали лицо Онегина. - Я думала, вы - ровесники. А он -
моложе". Всеволод отделался шуткой, но почувствовал легкий укол -
ревности, зависти, недовольства ли - трудно было понять, но почувствовал.
И успокоил себя тем, что Ильта ошиблась, не может беда молодить человека.
Но она не ошиблась, Иван и впрямь помолодел! Он словно очистился от всего
случайного, накапливаемого в душах человеческих буднями прожитых дней,
стал яснее, строже, а может быть... может быть, и злее. Наверное, именно в
этом секрет неожиданной вспышки его второй молодости. Здоровая злость на