"Борис Евгеньевич Тумасов. Да будет воля твоя (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

- Агафошка, пущай девка Степанида подаст водки с рыжиками да кусок
телятины! Перекусить пора: вишь, солнце на полдень повернуло!


Отстояв вечерню в соборе Успения Богородицы, где покоятся мощи
первого московского митрополита Петра, Василий в сопровождении ближних
бояр вернулся в царские покои. Хоромы новые, наскоро рубленные, брусяные.
Не пожелал Шуйский жить во дворце, в каком жил самозванец. Хоть и красивый
и убранство дивное, но не царя хоромы, Лжедимитрия, латинянами провоняли.
Скинув верхнюю одежду, Василий остался в легком кафтане и, выпив
серебряный корец* теплого топленого молока, отправился в опочивальню. Днем
в Думе дьяк читал письмо князя Дмитрия. Порадовал брат: полки миновали
Малоярославец, идут на Балахну; самозванец никакого сопротивления не
оказывает, а мелкие шайки воров при виде государевых ратников разбегаются
по лесам.
_______________
* Ковш.

В опочивальне стены сукном затянуты, посреди кровать царская с
шатровым пологом из камки, завесы с бахромою. Постельничий помог Василию
разоблачиться. Улегся Шуйский, глаза в потолок уставил.
Разобьет Дмитрий самозванца, доставит его в Москву. Новый Лжедимитрий
такой же смерти достоин, что и первый. А воров всех казнить, никого не
миловать - тогда и смута на Руси уймется.
Василий вздохнул тяжко, перекрестился. Трудно, ох как трудно власть
царскую держать, подчас и в себе не волен. Вспомнилась Овдотья, зазноба
сердечная, злостью распалился на патриарха Гермогена. С ним, государем, не
посчитался, в монастырь Овдотью услал, а его, царя, еще и попрекнул:
"Негоже по девке гулящей скорбеть!"
Ему ли, Гермогену, черноризцу, не познавшему тепла женского, о бабьем
теле судить!
Ночью Шуйскому спалось плохо, метался во сне, стонал. Привиделась
Овдотья, как наяву. Будто обнимает его, милует, слова ласковые
нашептывает.
Размежил веки, заскулил, ровно щенок:
- Овдотья, Овдотьюшка!
И мягкая, лебяжья, перина без нее холодная, а подушка жесткая, словно
каменная.
Мысль на Голицына перескочила. Подумал о князе Василии Васильевиче с
обидою. Не с ним ли первого самозванца выпестовали, а нынче Голицын о нем,
Шуйском, поносные речи говорит - по всему видать, к престолу подбирается.
Унять надо Ваську, да как? В правление царя Грозного князь Голицын за
язык давно бы головы лишился, а Шуйский, венчаясь на царство, слово боярам
дал: без их согласия именитых не казнить.
А все в смуту упирается. Вот покончит с разбоями, тогда и
бояре-крамольники присмиреют и дворяне уймутся, а то, вишь, волю взяли...
Поднялся с рассветом. Постельничий и спальники подали государю
платье, облачили. Умывшись, Шуйский проследовал в Крестовую палату. Горели
лампады и свечи перед иконами, богато украшенными золотом и дорогими
каменьями. Сладко пахло топленым воском. Василий остановился перед