"Борис Евгеньевич Тумасов. Да будет воля твоя (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

Троице-Сергиевой лавры, над ней вознеслись к небу позлащенные купола и
кресты Троицкого собора и Духовской церкви. За монастырскими стенами -
трапезная и поварня, больница и келарская палата. Между лаврой и
Клементьевом - чистое, не поросшее камышом и кугой озеро.
Село и в самом деле оказалось большим. Церкви дощатые, избы
добротные, рубленые, тесом крытые, будто и не коснулся Клементьева разор,
охвативший Русскую землю.
От самого села и вдаль, насколько хватал глаз, щетинилось свежее
жнивье, на гумнах перекликался люд, весело выстукивали цепа на току:
крестьяне обмолачивали рожь. Давно забытым теплом пахнуло на Артамошку.
- Тут, Федор, и передохнем: авось приютят нас и работу дадут.
Мужик высадил их на окраине села, у крытой дерном кузницы.
Прокопченные двери закрыты на засов, вход зарос травой.
- Нонешней весной кузнец наш помер, - сказал мужик с сожалением, - а
селу без кузнеца ну никак нельзя. А может, кто из вас кузнечное ремесло
разумеет?
- Маленько доводилось, - признался Акинфиев, - только, верно,
разучился.
- Мил человек, раздувай горн, принимайся за дело и вспомнишь. Мы тебя
миром попросим. Оставайся: вон изба, отворяй, живи...


В тот 1608 год князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому исполнилось
тридцать лет. При Борисе Годунове он числился стряпчим с платьем, а в
царствование Лжедимитрия был жалован в стольники.
Выше среднего роста, плечистый, с ясными голубыми глазами и русой
бородой, Пожарский был ума завидного, отличался прямотой суждений и
независимостью. Когда из Тушина к нему тайно пробрался перемет с письмом
от самозванца, в котором тот звал его к себе на службу, напомнив, как
князь был жалован царем Димитрием, Пожарский, отшвырнув грамоту, заявил
резко:
- Я царю Димитрию служил, не отрицаю, но вору, какой навел на Русь
иноземцев и попирает наше, российское, святое, не слуга...
Накануне повстречались Дмитрий Михайлович Пожарский и Михайло
Васильевич Скопин-Шуйский. Оба отстояли вечерню в Успенском соборе, долго
ходили по Кремлю, разговаривали откровенно - доверяли друг другу, знали: с
доносом не побегут. И князя Дмитрия, и князя Михайлу заботила судьба
Москвы и всей Русской земли.
- Многие беды от неразумения воевод наших, - говорил Скопин. - Можно
ли доверять воинство дядьям моим Дмитрию Ивановичу и Ивану Ивановичу? В
кои разы они ратников губят и государь им прощает.
- Зато Куракина не честит, хотя он того заслужил, да и ты, князь
Михайло Васильевич, за рвение свое похвалы достоин, однако о тебе
вспоминают разве что в час трудный. Слух есть, тебя в Новгород слать
намерен государь?
Скопин не ответил, иное сказал:
- Сдается, и до тебя черед доходит: на воеводство пошлет государь.
Сам зришь, Лжедимитрий замыслил люд московский голодом сморить.
Пожарский кивнул, а Скопин-Шуйский продолжил:
- У Каширы Ян Хмелевский топчется - не иначе на Коломну нацелился, а