"Вадим Туманов. Все потерять - и вновь начать с мечты " - читать интересную книгу автора

капитана Туманова в распоряжение отдела кадров Дальневосточного
пароходства. Ячин". Ячин - начальник отдела кадров пароходства. Вот что я
предчувствовал!
- Сам не понимаю эту спешку, - продолжал капитан. - Короче так: если из
судовых
ролей тебя не вычеркнут, то в рейс ты уйдешь. А вычеркнут... - Он
развел руками.
Отход обычно оформляли третий помощник вместе с четвертым, но на этот
раз документами занимался второй помощник Попов. Я вернулся в свою каюту, и
почти сразу ко мне вошел Попов, только что поднявшийся на судно. Он
растерянно смотрел на меня:
- Вадим, ты почему-то не прошел по ролям...
Он протянул судовую роль, и я увидел свою фамилию, жирно вычеркнутую
красным
карандашом.
- Уже знаю, - тихо ответил я. Говорить было не о чем.
- Хочешь выпить? - спросил Попов. - У меня есть бутылка коньяку. Идти в
кают-компанию обедать не хотелось, я спустился на пирс и пошел бродить по
старому Таллину. По мостовым громыхали коляски с извозчиками. Я
бесцельно кружил по припортовым переулкам, только бы не возвращаться на
судно. Город погружался в сырой туман, было страшно тоскливо.
На следующий день я одиноко стоял на причале, наблюдая, как сухогруз
медленно отбивает корму. Вот уже ширится полоска воды между мною и судном,
уходящим в море без меня. У ног чемодан с пластинками и книгами. Как хорошо,
подумал я, что забрал с собой "Мореходную астрономию" Хлюстина, "Навигацию"
Сакеллари, ППСС - "Правила предупреждения столкновения судов в море". Тогда
и не думалось, что они мне больше никогда не пригодятся.
Я сел в поезд Таллин - Ленинград, на следующий день добрался до Москвы
и, не задерживаясь, купил билет на ближайший поезд до Владивостока. Он
уходил в полночь. Почти всю ночь простоял у окна. Не хотелось ни читать, ни
сидеть в вагоне-ресторане. Через несколько дней на перроне Хабаровска меня
встретила мама. Я телеграфировал ей, когда прибывает поезд. Поеживаясь под
наброшенным на плечи платком, она испуганными глазами смотрела на меня,
спрашивая, что случилось. А что я мог ей сказать? Пытался успокоить,
объяснял возвращение переводом на другое судно (и втайне на это надеялся),
но материнское сердце не обманешь. Мы стояли молча, и только с последним
ударом

привокзального колокола, когда мне пора было вскакивать на подножку уже
двинувшегося вагона, мама посмотрела на меня умоляюще:
Мне кажется, я больше тебя не увижу, сынок...
Ну что ты, мама, - успел я сказать.
Моя мама была из зажиточной семьи, осталась сиротой. Уезжать во время
революции за границу не захотела, ее приютил дядя. Желая успокоить дядю,
чтобы он не ждал неприятностей, вызванных ее происхождением, она убеждала
его в своей полной лояльности к новой власти. Даже говорила, будто в 1919 -
1920 годах сама ходила под красным флагом. Так что пусть не беспокоится.
Дядя неожиданно ответил: "Под красным флагом? Чтоб я об этом больше не
слышал!"
А мой отец в годы Гражданской войны служил в коннице Буденного, был в