"Вадим Туманов. Все потерять - и вновь начать с мечты " - читать интересную книгу автора

Женьку застрелил конвой на Ленковом. Через четверть века, летом 1977
года, уже живя в Москве, я прилетел с друзьями на
Колыму и отыскал в Сусумане разрушенный барак и бетонную стяжку, на
которую нас с Женькой Коротким бросили связанными по рукам и ногам. Сквозь
бетон пробивалась зеленая трава. В траве одиноко валялся жестяной
умывальник, наполовину засыпанный землей. Я не сентиментальный человек, но
почему-то проклятый этот умывальник совершенно доконал меня. Вспомнил себя,
молодого, самоуверенного, в Гетеборге и Жень-кино: "Родина, какой я стал
смешной!..."
Это правда: наше поколение бывало смешным - до ужаса.
- Вы знали, на кого совершаете покушение?
Я не видел задававшего вопросы: направленный свет ослеплял меня.
Откуда мне знать.
Вы покушались на жизнь товарища Лауристена.
Кто это? - отводил я глаза.
Заместитель председателя правительства Эстонии. Я одурел.
Два последних года войны транспорт "Ингул" ходил в Канаду и США; туда в
балласте, обратно с продуктами и техникой. Я был матросом, но мечтал стать
капитаном. Окончил курсы штурманов, стал четвертым помощником на "Емельяне
Пугачеве", совершавшем плавания в водах Дальнего Востока, Кореи, Китая.
Назначение третьим штурманом на "Уралмаш", построенный для работы во льдах
Арктики, само по себе было везением. Но больше радовали предстоящие плавания
под началом капитана Веселовского.
Веселовский относился ко мне с симпатией. На судне люди и их отношения
как на ладони, и то, что можно скрывать на суше, контролируя себя, не
спрячешь на маленьком ограниченном пространстве, когда месяцами друг у друга
на виду. Здесь шероховатости общения, на первый взгляд безобидные,
накапливаясь, чреваты раскатами грозы. Наш капитан со всеми был ровен и
деликатен, и мы были поражены, когда в Мурманске по непонятным для нас
причинам ему пришлось передавать "Уралмаш" другому капитану - Виктору
Павловичу Дерябину. Веселовский попросил меня прийти к нему в каюту.
- Я знаю, ты любишь Есенина, Вертинского, Лещенко... Я тоже их люблю,
они всегда со
мной. Сорок пластинок Вертинского и Лещенко обошли со мной полсвета.
Теперь не знаю,
как все сложится, а пластинки не должны пропасть. Возьми их себе.
Вынося из капитанской каюты коробку с пластинками, я был самым
счастливым человеком. Откуда мне было знать, что не пройдет и полугода, как
следователь водного отдела МГБ во Владивостоке, найдя при обыске эти
пластинки и не добившись от меня, откуда они, использует их как
свидетельство моих антисоветских настроений.
Как я потом узнал, у водного отдела интерес ко мне возник еще во
времена, когда нокаутированный мною старшина Вершинин, палая, затылком
продырявил портрет Сталина. А во время рейса Уралмаша", когда из Гетеборга
сухогруз пришел в Таллин, случи лась еще одна история. Разгрузку у нас вели
пленные немцы. Они были измождены, слабы. Я увидел, как немец с впалыми
щеками и в очках, не в силах устоять под грузом, упал на палубе и не мог сам
подняться. Была моя вахта, я распорядился на камбузе, чтобы его покормили.
Потом каждый день, пока шла разгрузка, когда в свою вахту я видел на палубе
того немца, просил повара что-нибудь вынести ему. Это не понравилось первому