"Владимир Тучков. Дважды не живут (Танцор-2)" - читать интересную книгу автора

освободительного движения начали вырывать из рук благостных заморских дур
буклеты и рвать их в клочья. Самые же радикальные марксистки, несомненно,
имеющие по три-четыре привода в милицию, нацелили острые металлические
наконечники знамен на американского проповедника и пошли в штыковую атаку.
По всей видимости, проповедник в свое время изрядно натерпелся от
коммунистической идеи в дельте Меконга. Поэтому в его голове, покрытой
боевыми шрамами, произошло короткое замыкание. Раздался жуткий вопль,
несмотря на сильный акцент, вполне понятный: "Сучары вьетконговские!" И
бывший сержант, так и не научившийся жить в гармонии с миром, начал
выхватывать у старух флаги и яростно ломать их древки о колено.
Индифферентные прохожие мужского пола, несмотря на различия в
политических пристрастиях, мгновенно объединились вокруг национальной идеи,
сформулированной предельно конкретно: "Наших бьют!"
Первые трое, пытавшиеся утихомирить разбушевавшегося американца при
помощи грозных слов, приняли на себя град ударов пятисотдолларовых туфель.
Остальные ответили на мордобой мордобоем. Вскоре запылали сложенные на
асфальте буклеты, искажающие истину при помощи ложноконфессиональной
идеологии и дурного перевода на русский.
Начали подтягиваться ленивые милиционеры и прыткие репортеры.
От посольства США резко стартовал "Форд" с дымчатыми стеклами и
стремительно понесся по направлению к Смоленской площади.
В воздухе отчетливо запахло паленым.
* * *
"Да, - думал Танцор, - уж если две христианские конфессии собачатся
столь яростно, то что же тогда ожидать от контактов с мусульманским миром?"
Мысль была до безобразия праздной, никоим образом не связанной с судьбой
Танцора, к которому мусульманский мир ни с какими контактами не набивался.
Гораздо более он был зависим от злокозненности своих же - братьев славян.
Точнее, москвичей, поскольку в Москве уже давно проживала особая нация,
вобравшая в себя множество национальных особенностей самых разнообразных
народов, прибывших в первопрестольную на ловлю баксов и чинов.
Танцор настолько разрассуждался, настолько прогрелся весенним
солнышком, что впал в полную абстрагированность. На что в Москве имеют право
очень немногие. Дело дошло до того, что он не заметил, как над ним склонился
паренек с маленьким вытатуированным паучком на щеке.
Вот из такой расслабухи прямиком отправляются на тот свет, - понял
Танцор.
- Дай огонька! - испуганно прошептал паренек. Но самым испуганным в
нем были, пожалуй, глаза. Истеричные, не способные сфокусироваться,
плавающие, как у младенца или нокаутированного. Было понятно, что за ним по
пятам гонится костлявая с косой. Как всегда, невидимая для посторонних, но
четко обозначенная и до осязаемости материальная для приговоренного.
Танцор щелкнул зажигалкой. Паренек, почти подросток, жадно затянулся и
опять зашептал:
- Спрячь, потом у тебя заберут. Бери и сразу ходу!
И незаметно что-то сунул между расстегнутой курткой и свитером.
"Так незаметно и нож сунут!" - понял Танцор. И стряхнул с себя
праздную лень, весеннюю расслабленность и кайф беззаботности.
Не заглядывая, не изменяя положения головы и выражения лица, осторожно
потрогал.