"Эрнест Цветков. Досье на человека (Документальный роман о душе) " - читать интересную книгу автора

лицо молоденькой кассирше - "воровка и потаскушка", и лицо его исказилось
гримасой бешенства, чуть ли не судорогой свело его пергаментное лицо. Где же
правда?! Обкрадывают человека! Все поскорее хотят избавиться от него, потому
что он раскрывает глаза на истину. Но все-таки он выиграл бой, монетку
заполучил! А потом потрусил в милицию и написал на кассиршу заявление,
уличив ее в попытке кражи, вовремя пресеченной его, Сутяпкина,
коммунистической бдительностью.
Но злость его все-таки не оставляла, словно боль в правом боку - и
кусала, и душила.
Опасливо оглянулся он по сторонам. Никого. Пробурчали трубы парового
отопления. Пробурчало в животе у него. И звук он издал неприличный, и икнул,
и заспешил на свой последний этаж. Но напрасно он заспешил. В висках у него
заколотило, в глазах потемне-ло, и хлынула в голову злоба опять, да так, что
грузное тело его уже не просто завибрировало, а затряслось.
Дрожащей рукой он выгреб мелочь из кармана и, почти задыхаясь, любовно
посмотрел на тусклую отвоеванную монетку. "Двушеч-ка моя, денежка
кровная", - еле прошептал он. Но угасающее его внимание переключилось на
старую черепаху. Чем сильнее он ненавидел людей, тем больше к ней питал
нежности. "Травки тебе я несу, мой зверек бедненький. Подожди немножко.
Скоро приду к тебе, и мы с тобой покушаем".
Но черепаха не дождалась его.
Околел старик Сутяпкин между четвертым и пятым этажом. Подогнулись
тяжелые ноги, заволокло сознание. Брякнулся он на ступеньки ничком.
Остекленели глаза. Нижняя губа оттопырилась и стала багровой. В скрюченных
цепких пальцах зажата двухкопеечная монета.
Из авоськи выглядывали калорийная булочка и травка для старой черепахи.
Пробурчали трубы парового отопления.
И тишина восстановилась в подъезде.

***

Пробурчали трубы парового отопления.
И тишина восстановилась в подъезде.
Стою напротив своей квартиры и тыкаюсь ключом в замочную скважину, как
слепой щенок в сосок своей матери. Но вот наконец дверь приоткрывается, и я
просачиваюсь в черную дыру прихожей. Теперь мне предстоит пробраться к
телефону, и для этого я должен пройти в комнату, где лежит труп. Стараясь не
смотреть в сторону постели, я крадусь к углу с телефоном. И чувствую при
этом, как страх уходит, сменяемый ощущением бездонного одиночества.
И глаза начинает щипать от слез. И почему-то возникает желание сделать
себе еще больнее. Сейчас я брошусь на кровать и разрыдаюсь. Я прижмусь к
остывающему телу и укутаюсь в собственные слезы. Скорбь моя, распахни свои
колючие объятья! До меня доносится мой собственный гнусавый от плача голос,
и я бросаюсь на кровать. "Лизочка, - шепчу исступленно, - Лизочка! Миленькая
моя! Прости меня!", и в этот миг что-то подбрасывает меня с постели. Я
молниеносно подпрыгиваю и на лету включаю бра, тусклый и монотонный свет
которого разливается по пустой кровати.
Лизочки не было.

ПРЕНИЯ В НОЧНОМ САЛОНЕ