"Эрнест Цветков. Досье на человека (Документальный роман о душе) " - читать интересную книгу автора

проникаешься доверием.
И начиная испытывать определенные чувства по отношению к Танечке, я
подумал, а не рассказать ли ей обо всем происшедшем?
Мне показалось, что если я ей откроюсь, исповедуюсь, то я влюблюсь в
нее. Но что я буду делать со своей влюбленностью? Приходить по ночам и
трахаться под дверью, запивая все это водкой с шоколадными батончиками, а в
светлых промежутках водить ее по театрам да выставкам и с умным видом
вписывать про Стриндберга с Шопенгауэром? "А внутри, под сапогами, колготки
у нее небось рваные", - пронеслась у меня невесть откуда взявшаяся мысль.
Тьфу ты. При чем здесь рваные колготки, когда речь идет о любви и смерти? И
неотвратимое будущее идет на меня.
Я вновь превратился в невзрачную крохотную чаинку, и кто-то неведомый
насмешливо поигрывает ложечкой в стакане. И мне становится ясно, что ночная
моя красавица ничем не сможет мне помочь. Правда, и ущербно убогие способны
временами творить чудеса, но в моем случае нужно не чудо, а удачная
комбинация действий, с помощью которых я сумел бы выпутаться из этой дрянной
истории. Необходимо положиться на чью-то сильную волю и мудрый разум. Слава
Богу, такой человек есть. И только бы он был сейчас на месте! Срочно звоню
ему. Но что я скажу: "Николай Павлович, я задушил свою сожительницу,
посоветуйте, что делать"? И все-таки... У него есть связи, есть опыт, и не
может же он в беде оставить своего, пусть непостоянного, но клиента. Прилив
надежды наполнил мою депрессивную грудь, отчего в предвкушении предстоящей
активности бедненькое интеллигентное сердчишко забилось несколько чаще. И
одновременно, словно прочтя мои мысли, похотливая Танюша вздрогнула, сбросив
девичью оцепенелость, и торс ее победоносно взмыл.
"Ну, мне пора", - шаркнув каблучком о ступеньку, с нотками бодрости в
голосе воскликнула она и как-то таинственно добавила: "Тебе, наверное,
тоже".
"Когда же увидимся, красавица?" - автоматически отозвался я, но мысли
мои уже побежали в другом направлении.
"Суждено будет - увидимся. Ты мне понравился", - откликнулся глуховатый
голос откуда-то издалека, и на миг мне даже показалось, что из-за двери. И
снова я остался один. Однако ноги мои уже сбегают по лестнице, и через
несколько секунд я врезаюсь в унылую промозглость осеннего двора.
Я иду по притихшим, мрачным переулкам, и висит надо мною тяжелое
бугристое небо, и нет в душе нравственного закона. И ноги сами куда-то
несут, выбирая самые глухие и потаенные места, затерянные в чащах
замоскворецких искривленных пространств.
Спина чувствует: пробегающие мимо дома останавливаются на какое-то
время и пристально смотрят на ссутулившуюся фигурку холодными отчужденными
глазницами.
Пошел дождь, мелкий и злой. В ногах зашуршал ветер. Я поднимаю воротник
и втягиваю голову в плечи, и чувствую себя улиткой. И почему-то теплее
становится на душе.
Меня выбрасывает на Кадашевскую - асфальтовая пустынная стрела; она
вонзается в гранит канала, уползающий в толщу буро-зеленой воды...
И тут же обжигает холодом.
Осень, осень, печальная и глубокая; веет холодом и одиночеством; мир
замер.
И - чу! оболочка молчанья окутывает землю. И только в космическом зеве