"Близкий друг" - читать интересную книгу автора (Ле Фаню Джозеф Шеридан)

Глава 9. Да упокоится в мире

Стоит ли говорить, что в этих обстоятельствах о помолвке не могло быть и речи. И годами, и привычками своими юная была отнюдь не чета капитану Бартону, поэтому вряд ли можно было ожидать, что она станет питать к нему горячую романтическую привязанность. Так что, хоть она искренне горевала и тревожилась за капитана, нельзя сказать, что сердце ее было разбито.

Тем не менее, мисс Монтегю проводила немало времени у постели больного, в терпеливых, но бесплодных попытках поддержать в нем бодрость духа. Она читала ему, вела с ним долгие беседы; однако было ясно, что, как ни старался капитан убежать от недремлющего демона, охотившегося за ним, спасения было.

Молодые дамы очень любят держать милых домашних животных. Среди любимцев мисс Монтегю была величественная старая сова; садовник, поймавший птицу, когда она дремала в гуще побегов плюща на развалинах старой конюшни, любезно подарил ее молодой госпоже.

Трудно сказать, чем была вызвана столь экстравагантная причуда, однако юная хозяйка с первого дня окружила любимицу нежной заботой; и, каким бы незначительным ни показался этот каприз, я вынужден упомянуть о нем, ибо он оказал самое непосредственное влияние на заключительные события этой печальной истории.

Бартон не только не разделял пристрастия своей невесты к новой любимице, но и, напротив, с первой минуты почувствовал к птице безотчетную неприязнь. Он не мог выносить даже ее присутствия. Он ненавидел и боялся ее так, что многие находили его смешным; те, кто не видел бурного проявления подобных чувств, не поверят, что такое возможно.

Теперь, после необходимых пояснений, я могу продолжить рассказ о событии, завершившем эту печальную повесть. Однажды зимней ночью, около двух часов, Бартон, как обычно, находился в постели. Слуга его спал в той же комнате, на кровати поменьше. На столе горела свеча. Внезапно слугу разбудил голос хозяина:

— Не могу отделаться от ощущения, что эта проклятая птица прячется где-то здесь, в углу. Всю ночь она мне снилась. Смит, будьте добры, встаньте и поищите ее. Приснится же такое!

Слуга принялся обыскивать комнату. Вдруг до его ушей до несся хорошо знакомый звук, похожий то ли на свист, то ли на протяжный вздох, каким ночные охотницы нарушают мирную тишину леса.

Зловещий звук раздавался где-то совсем рядом, в коридоре, куда выходила дверь спальни Бартона. Слуга, приоткрыв дверь, сделал шаг-другой вперед, пытаясь выгнать мерзкую птицу. Едва он вышел в коридор, как дверь у него за спиной начала медленно закрыться, словно от легкого сквозняка. Прямо над дверью находилось небольшое окошко, назначением которого было освещать коридор в дневное время. Сейчас сквозь это окошко пробивался отблеск свечи, и слуга хорошо различал окружающее.

Смит услышал, как хозяин — он лежал в плотно занавешенной постели и не мог видеть, как слуга вышел из комнаты — окликнул его по имени и велел поставить свечу на столик у Кровати. Слуга отошел уже довольно далеко по коридору, ему не хотелось отвечать громко, чтобы не разбудить спящих в соседних комнатах домочадцев, и он торопливо зашагал обратно, как вдруг с изумлением услышал, что из спальни доносится еще чей-то голос; свет в окошечке над дверью медленно переместился, словно кто-то, выполняя приказ капитана, нес свечу к его столику. Объятый ужасом, не лишенным, впрочем, толики любопытства, слуга затаил дыхание и прислушался, набираясь решимости распахнуть дверь и войти. Зашелестели занавески, послышался тихий шепот, будто кто-то шикнул на расшалившегося ребенка, утихомиривая его. Шиканье перебил дрожащий от ужаса голос Бартона, без конца повторявший: «О Господи! О Господи!» Затеи наступила тишина, и вновь ее нарушило то же шипение. Под конец тишину взорвал отчаянный вопль, исполненный нечеловеческой муки и ужаса. Потеряв голову от страха, слуга рванулся к двери и изо всех сил дернул за ручку. Но, то ли он сам с перепугу не до конца повернул защелку, то ли дверь и вправду заперли изнутри, бедняга, как ни старался, так и не сумел попасть внутрь. В отчаянии он дергал и толкал дверь, а из спальни все громче и громче доносились безумные вопли, сопровождаемые тем же тихим шипением. Помертвев от ужаса, едва соображая, что он делает, слуга помчался по коридору, в панике заламывая руки. Возле лестницы он столкнулся с перепуганным генералом Монтегю, и в тот же миг вопли прекратились.

— Что случилось? Где ваш хозяин? — вскричал запыхавшийся генерал. — Что… Бога ради, что случилось?

— Да смилостивится над нами Господь! Все кончено, — ответил слуга, в страхе оглядываясь на спальню хозяина. — Он умер, сэр. Уверен, что он умер.

Не дожидаясь объяснений, Монтегю в сопровождении слуги подбежал к спальне, нажал на ручку и с легкостью распахнул дверь. Из дальнего угла кровати навстречу им с грозным шипением выпорхнула зловещая птица, за которой безуспешно охотился слуга. Взмах ее крыльев загасил свечу в руках Монтегю. Прошелестев у них над головами, сова подлетела к потолочному окну в коридоре, вышибла стекло и исчезла в черноте ночного неба.

— Вот она, нечистая, благослови нас Господь, — прошептал слуга, едва дыша от страха.

— Чертова птица, — пробормотал испуганный неожиданным видением генерал, не в силах скрыть замешательства.

Оба едва переводили дыхание. В комнате по-прежнему горел свет.

— Кто-то перенес свечу, — заметил слуга. — Смотрите, ее поставили возле кровати.

— Раскройте занавески, приятель, и не стойте, разинув рот, — сурово шепнул Монтегю.

Слуга в нерешительности застыл на месте.

— Тогда держите, — Монтегю нетерпеливо сунул слуге подсвечник и сам раздвинул занавески на кровати. Пламя свечи, еще горевшей у изголовья, выхватывало из темноты съежившуюся полусидячую фигуру. Похоже, человек забился в угол, отодвигаясь назад, насколько позволяла твердая спинка кровати; руки его навеки застыли, крепко вцепившись в простыню.

— Бартон, Бартон, Бартон! — тщетно взывал Монтегю. В голове причудливо смешивались страх и ярость. Он схватил свечу и поднес ее к лицу капитана. Мертвенно-бледные черты застыли в в оцепенении, челюсть отвисла, взгляд незрячих глаз, широко распахнутых, упирался в изножье кровати.

— Боже всемогущий! Он мертв, — пробормотал генерал. Оба с минуту или более разглядывали страшную картину. — И давно остыл — шепнул Монтегю, отдергивая руку от ледяных пальцев покойного.

— Смотрите, смотрите! Провалиться мне на этом месте, сэр, — с содроганием добавил слуга. — С ним на кровати еще кто-то был. Посмотрите сюда, сэр, вот оно. Слуга указал на глубокую вмятину у изножья постели, словно продавленную чьим-то тяжелым телом. Монтегю молчал.

— Пойдемте, сэр, ради Бога, пойдемте отсюда, — шептал слуга, крепко вцепившись в руку генерала и испуганно озираясь. — Недоброе это место. Все равно мы ничем помочь не можем. Пойдемте, ради Христа!

В коридоре послышались шаги многочисленных домашних. Монтегю приказал слуге под любым предлогом задержать их, а сам с трудом разжал железную хватку мертвых пальцев, сжимавших одело и, насколько сумел, придал скорченному телу лежачее положение. После этого, тщательно задернув занавески, поспешил навстречу приближавшимся домочадцам.

Вряд ли имеет смысл подробно прослеживать события последующей жизни персонажей второстепенных, имеющих к герою него повествования лишь косвенное отношение; достаточно сказать, что ключ к разгадке зловещих событий так и не был найден, тем более что с момента загадочной смерти капитана Бартона прошло уже столько времени, что вряд ли можно ожидать, будто откроются новые обстоятельства, способные пролить на эту темную историю. Давние события останутся покрыты мраком до тех пор, пока земля еще способна хранить свои тайны.

Через несколько лет после смерти капитана Бартона было предано гласности некое происшествие, случившееся с капитаном в годы службы на флоте. Оно, по-видимому, тесно связано с появлением мистического преследователя, наполнившего болью и ужасом последние дни жизни капитана, да и он сам рассматривал свои страдания как возмездие за некие былые грехи. Открытие это, в некоторой степени омрачившее память капитана, было болезненно воспринято его родственниками.

Как выяснилось, за шесть лет до того, как капитан Бартон окончательно осел в Дублине, он, будучи в городе Плимуте, вступил в незаконную связь с некой девицей, дочерью одно из членов команды его фрегата. Отец отнесся к грехопадению дочери сурово и даже жестоко, и поговаривали, что она умерла от разбитого сердца. Он знал, что в позоре дочери виновен Бартон, и держался с капитаном на редкость вызывающе. Бартон отплатил ему и за дерзость, и — что бесило его куда сильнее — за жестокое обращение с несчастной девушкой; он систематически применял к подчиненному все жесточайшие меры, какие дозволяются законом для поддержания дисциплины на военных кораблях. В конце концов, когда судно находилось на стоянке в порту Неаполя, измученный офицер сбежал, но, как говорят, скончался в городской больнице от ран, полученных во время одного из последних телесных наказаний.

Трудно сказать, действительно ли это происшествие имеет какую-то связь с обстоятельствами трагической кончины капитана Бартона. Вполне вероятно, однако, что в мозгу капитана возникла между ними какая-то связь. Но где бы ни крылась правда о происхождении зловещего призрака, преследовавшего капитана Бартона и мотивах его поступков, очевидно, что тайна эта будет покрыта мраком вплоть до Судного дня.