"Андрей Троицкий. Операция 'Людоед'" - читать интересную книгу автора

держали Анисимова. Проводил на второй этаж, в просторную комнату для
допросов, окна которой заложили кирпичом. Здесь было так светло, что Колчин
зажмурился. Под потолком горели мощные люминесцентные лампы, стены помещения
на уровне человеческой груди выложили белым кафелем, отражающим свет. За
письменным столом майор Миратов раскладывал какие-то бумажки. На деревянном
кресле с прямой спинкой сидел Анисимов. Предплечья задержанного прикрутили
ремнями к подлокотникам, голени обеих ног пристегнули браслетами к ножкам
кресла. Из одежды на Анисимове оставили только сатиновые в мелкий цветочек
трусы: голый человек острее чувствует страх. Задержанный выглядел совсем
хреново, паршивей некуда. Кожа серая, как у лежалого покойника, под глазами
мешки, на губах и скулах запеклась свежая кровь. Видимо, майор уже немного
размялся, поработал кулаками или дубинкой. Манера Миратова вести дознание
была старомодной, даже архаичной, но весьма эффективной. Перед допросом
человек попадал под психологический прессинг, подобный тому, что сегодня
вынес Анисимов. Затем задержанного бил Миратов или пара его помощников. Били
молча, остервенело, били всем, что под руку попадется. Во время избиения не
задавали никаких вопросов, ничего не требовали, не совали под нос бумажки,
которые нужно подписать. Затем избиение неожиданно прекращали, задержанного
прикручивали к стулу, задавали несколько вопросов. Затем снова били и
задавали вопросы. И так дальше, круг за кругом, час за часом. Если надо,
день за днем. Миратов искренне полагал, что в Дагестане проходит передний
край войны с терроризмом, войны жестокой, кровавой, подлой, не знающей
правил. И здесь, в Дагестане, против террора эффективны только два
лекарства: пули и пытки. Все остальное лирика и чистоплюйство. Сейчас он
стянул с рук забрызганные кровью перчатки. Заняв место за письменным столом,
в полной тишине, позевывая, перебирал какие-то никчемные бумаженции. Колчин
появился, в тот момент, когда Миратов погрузился в изучение квитанции из
химчистки, которую оплатил еще месяц назад. Колчин сел у стены на табурете,
закинул ногу на ногу. Этот день казался Колчину очень длинным, как и всякий
тяжелый неудачный день. И конца этому дню не видно.
- Разрешите идти? - спросил Миратова прапорщик Дроздов.
- Не разрешу, - майор покачал головой. - Бери табурет, садись к столу.
Будешь протокол вести. А то Латыпов отпросился мать встретить. Поехал на
вокзал. Вернется только часа через три-четыре. Тогда я тебя отпущу. Дроздов,
повздыхал, но приказание выполнил. Присел у края стола, придвинул к себе
чистые листки протоколов. Он волновался как мальчишка перед первым
свиданием. Дело в том, что прапорщик не выносил вида крови и жестокого
насилия, он никогда не присутствовал на допросах, пистолет держал в руках
всего несколько раз в жизни. В том полку, где Дроздов проходил срочную
армейскую службу, солдат близко не подпускали к оружию и боеприпасам. В
армии Дроздов научился пасти свиней, полоть капусту и пить одеколон. В
средней школе милиции он освоил специальность автослесаря и научился крутить
баранку машины. Позднее по знакомству устроился водителем в городское
управление ФСБ, на этой работе он не видел ничего кроме дороги и своего
непосредственного начальника майора Миратова. Майор задал Анисимову
несколько общих анкетных вопросов и перешел к делу. Личность задержанного,
его настоящее имя и биография интересовали майора меньше всего на свете. По
всему видно, что в этой бригаде Анисимов шестой номер. Миратова заботил тот
единственный человек из группы, что остался в живых и теперь гуляет на
свободе.