"Александр Трапезников. Завещание красного монарха " - читать интересную книгу автора

молитву Пресвятой Деве с мудрой просьбой молящегося: "Пресвятая Владычица
моя Богородица, святыми Твоими и всесильными мольбами избави меня,
смиренного и окаянного раба Твоего, от уныния, забвения, неразумия,
нерадения..." Вот от чего следует просить избавления в первую очередь, что
ведет нас к пропасти - уныние, порождающее отчаяние; забвение - самовольная
изоляция, одиночество; неразумие - глупость, отупение; и нерадение - лень,
праздность... И Киреевский работал, выбросив из головы все лишнее, днем и
ночью, не отрываясь на звонки в дверь и телефонные трели. По определенным
дням в оговоренные часы приходил Кротов, приносил копии все новых и новых
материалов и документов, которые были необходимы Анатолию. С продуктами
проблем также не было. Впрочем, когда человек занят какой-либо творческой
деятельностью, все вопросы собственного бытия у него как бы отодвигаются на
задний план. Но Киреевскому нравилось его добровольное затворничество.
Именно теперь он чувствовал себя по-настоящему счастливым, нужным. Словно
монах или столпник, он нес свой крест, идя по выбранному им пути.
- Вы сегодня обедали? - строго интересовался Кротов, но
вразумительного ответа, как правило, не получал. Координатор недовольно
морщился, шел на кухню и, надев фартук, стряпал на скорую руку какую-нибудь
нехитрую еду. Затем он просматривал написанное Анатолием (если у того было
настроение - и он разрешал это), иногда делал кое-какие замечания и
поправки.
- Поразительно... - поверил он. - Вы точно следуете в фарватере
Просторова, словно его душа переселилась в вас. Если бы я был индусом, то
так бы и решил. Та же емкость мыслей, меткость образов. И стиль... Можно
подумать, что он стоит за вашей спиной и водит вашей рукой. Нет, недаром он
относился к вам, как к своему сыну.
- Я не собираюсь следовать ни в чьем фарватере. Я - Киреевский. -
отвечал Анатолий, нахмурившись, хотя ему было и приятно услышать сказанное
Кротовым. Этот человек вызывал его любопытство. Всегда подтянутый, строгий,
сухой, с чуть насмешливыми глазами, с обгоревшим на каких-то южных
просторах лицом, похожий на готовую стремительно развернуться пружину.
Один раз Кротов столкнулся на лестничной площадке с Днищевым, который
безуспешно нажимал на дверной звонок и даже колотил ногой по деревянной
обшивке. Кротов вышел из лифта и спокойно заметил:
- Его нет. Уехал в Дом отдыха.
- Странно. Мне он об этом ничего не говорил.
- Как раз ничего странного. Если бы сказал - вы бы его и там не
оставили в покое. А он сейчас очень занят.
- Послушайте! Какого черта...
- Не горячитесь, не надо. Занимайтесь своим делом. Забот у всех
хватает.
- А вы думаете, что я с утра до вечера сижу в баре и дую пиво?
- Нет, я так не думаю. Вам нужна какая-нибудь помощь, поддержка?
- Справлюсь один, - огрызнулся Днищев и побежал вниз по лестнице.
"Невыносимый характер, хоть бы сообщил, как продвигается его
расследование", - подумал Кротов, улыбнувшись. Но он знал что Днищев,
привыкший действовать самостоятельно и в одиночестве, все равно не скажет
ничего толкового, пока не завершит начатое дело. Затем координатор условной
серией позвонил в дверь.
В другой раз - это случилось на следующий день - Кротов, выходя из