"Дилан Томас. Шестерка святых" - читать интересную книгу автора

раскрылось бы при свете красной лампы? В углу мышь играла с молочным зубом,
крошка-вампир моргал у него на плече; на постели, где лежала длинная
женщина, кишели пауки.
"Вдруг прекрасная миссис Оуэн окажется скелетом с червяками внутри? Ах,
Господи, направь гнев Свой на этих мелких тварей и собак размером с большой
палец". Миссис Орн подкрутила фитиль.
И, тайно просунув руки между секунд в час, в жизнь, где не остается
времени как такового, шли в темноте мистер Хартс и призрак Дейвиса. Была ли
ночная трава мертва и пробивался ли дух травы, который зеленее ниагарского
дьявола, сквозь черноту, как цветы пробиваются сквозь трещины гробовых
досок? Ничего, что не было бы призраком хоть наполовину, не двигалось
кругом. И когда священник увидел, как вываливаются из смертного строя
похороненные им землевладельцы, щеки его разрумянились сильнее, чем
когда-либо прежде, и он заплясал по цветочной орбите на последнем длинном
ларегибском акре, и увидел тогда, как похороненные травы прорастают сквозь
новую ночь и летят на ветру с холма. "Где лица западных звезд и где затылки
восточных?" - спрашивали его мертвые прихожане.
- Гнев Господень, - кричал мистер Хартс, и голос его был как тень,
пустяк, и вполовину не похожий на человеческий, он корчился в его тени, косо
легшей на холм в двух ладонях от меня.
- Вниз, вниз, - мистер Хартс хлестал по острым стеблям, - вниз, вы,
лысые девицы из Мертира.
Он хлестал в такт шагающему эху. "Ах, ах, ох, ах", - вскрикивал голос
Иерусалима, и Мария - с луны, аркой вставшей над холмом, - погналась, как
волчица, за вопящими священниками.
- Полночь, - определила миссис Оуэн. Часы пронеслись вместе с ветром.
Мистер Олзба выставил правую ногу и левой потрогал воду. Вместе с
призраком Дейвиса он протиснулся в узкий мирок; в его волосах остались
испражнения птиц, сидевших на сучьях подлых деревьев; протащив призрак
сквозь темные густые лощины, он перепрыгнул через усаженные шипами кусты и
помочился против ветра. Он зашипел на изнывающих от жажды мертвецов,
кусавших губы, и бросил им сушеную вишню, он свистнул, сунув в рот пальцы, и
как горностай восстал Лазарь. И когда из его могилы появилась девственница
верхом на белом осле, он поднял свою обветшалую руку и пощекотал ослиное
брюхо, пока осел не взревел и не сбросил Марию пожирателям мертвечины и
ссорившимся воронам.
Мистер Стожетокс ничего не заметил.
Его мир качался на сломанной ноге; расколотое и бритвенно-острое море,
зеленый, насквозь пронзенный остов, начиненный глазами, красное море, как
одна большая воронка, по краю которой ползут мертвые корабли, боль, бегущая
по хрящам и костям, разорванный лоскут, вылущенные и пузырящиеся
менструации, эластичное истечение глубокой, бритой, запачканной и обрезанной
ножницами, с застывшей слизью, распиленной и утыканной шипами плоти,
терзаемой непрекращающейся мукой.
Словно распятая, проворачиваясь на гвоздях, безнадежно болталась в
вялом пространстве земля, в каждой стране - по развенчанному пустомеле,
каждое море вздернуто на дыбу. Чем же исцелит ее раны жестокий Стожетокс,
протащивший через бесконечную муку дух Дейвиса?
Ржавчиной, да солью, да уксусом и спиртом, да ядом анчарного дерева, да
уксусом скорпиона, да губкой, распухшей от водянки.