"Татьяна Толстая. День (сборник рассказов, эссе и фельетонов)" - читать интересную книгу автора

серо-желтых камней, горных куполов, бесплодных разломов, пустых и древних,
необитаемых от сотворения мира. Вдруг все кончается, обрывается разом;
открывается простор, машина поворачивает направо, в мертвые, каменные,
слюдяным, соляным блеском посверкивающие пустыни. Солнце слепит, соль
блестит, налево впереди - тяжелая, серебристая синева Мертвого моря,
направо - розовато-песочные обрывы скал, тишина и красота. Пустыня
разворачивается, раскручивается навстречу, как библейский свиток, чистая,
прокаленная солнечным жаром, просвистанная ветром. На востоке мутно синеют
Моавские горы, там - другая страна. Где-то там, чуть севернее, там, где
течет Иордан, показывают рукой на ту, на другую, на синюю, на Моавскую
сторону: там остановился Моисей и увидел с горы страну обещанную, страну
обетованную, желтую, соляную, серебряно блестящую на свету, зеленую,
цветущую, усыпанную по весне кровавыми маками, звездчатыми анемонами,
страну, текущую млеком и медом, такую близкую и такую недоступную: перейти
Иордан ему было не дано. Где-то там могила Моисея; ее тоже показывают рукой:
вон там. Нет, вон там. Нет, не там, а там. Как это было, как он стоял там?
Как он опирался на посох руками, усыпанными старческой гречкой, как сыпался
щебень из-под узловатых, натруженных ног, как ветер шевелил выцветшую рвань
его одежд? Как смотрел он за реку, - может быть, подслеповато щурясь
розовыми старчески слезящимися глазами, мутноватыми от катаракты?... О чем
думал в этот последний день: дошел?... Довел?... Все сбылось?
- Что вы думаете про Кириенко? - мрачно спрашивает Миша.
- Вот эта вода - это море, - говорит Эдик, - смотрите вперед на море.
Зачем смотрите назад? - смотрите вперед. Видите? Вода. Вот волны.
- Мы видим.
- Нет, вы смотрите, что такое? Вы море видели? Смотрите на море!
Сынишка хочет есть. Мы кормим сынишку. Эдик останавливает машину.
- Вылезайте.
- Зачем?
- Фотографироваться будете.
- Но мы не хотим фотографироваться.
- Что значит: не хотим? Надо. Здесь все фотографируются. Это соляные
столбы. Жена этого... ну в общем.
У обочины дороги - небольшие каменные столбы, желтовато-серые, как и
все вокруг. Они густо изгвазданы международными граффити, ржавого цвета
надписями, сделанными то ли баллончиком, то ли кистью.
- Почему не вылезаете? Это жена этого... Содома, - настаивает Эдик. -
Не хотите? Ну только потом без претензий! Смотрите направо. Это бананы. У
вас в Москве есть бананы? Вы можете кушать бананы?
- Это разве страна? Это захолустье, - жалуется Миша. - Что вы думаете:
здесь кому-нибудь нужно ваше образование?
Мы ничего не думаем, мы хотим тишины. Мы хотим долго, вечно ехать в
тишине между Мертвым морем и мертвыми горами, цвета верблюжьей шерсти, цвета
ржавчины, цвета чайной розы, цвета полыни. Промелькнул оазис с банановой
рощицей, и снова - солнечная соль, светлый ветер, медленные волны моря,
дымка, вечно висящая над водами. Ни рыб, ни рачков, ни морской травки нет в
этом море, а стало быть, нет и птиц. Далеко-далеко на юг уходит сверкание
странной, бесплодной воды, серебрится, сливается с небом, молчит. Это не
синие, веселые воды Средиземного моря, с чайками, дельфинами, рыбацкими
баркасами, ярко-желтыми сетями, сохнущими на пристанях, утренним уловом,