"Алексей Николаевич Толстой. Подкидные дураки (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

затряслись. - Больше всего на свете меня интересует - повешусь я нынче
ночью или не повешусь?
Прищемихин прикрылся бровями, никотин захрипел у него в чубуке.
- Бросьте глупить, Ракитников, - с неожиданной мягкостью сказал он и
затем, будто вознегодовав на себя, завопил: - Ерунда! Вы дикарь! С вами
нельзя говорить на языке науки... В жизни не видел более безграмотного
человека! Вы не имеете понятия о законе больших чисел... Садитесь... Когда
ваши пращуры охотились на мамонтов и, скажем, на Апеннинском полуострове
жило в пещерах всего тысячи две населения, каждая личность была на счету,
ваше дурное настроение обсуждалось бы на племенном совете у костра под
жестикуляцию каменными топорами, - вот тогда вы бы и вешались, молодой
человек, если вам непременно приспичило: могли бы произвести впечатление
на любую троглодитку... Ренессанс - вот последний взрыв индивидуализма.
Чума и черная оспа пожирали в то время человечество, - личности сверкали,
как звезды в бархатной ночи... Паровая машина, грандиозные завоевания
микробиологии и электричество раздавили личность... С девятнадцатого века
человечество бешено начало размножаться. Мы вступили в эпоху больших
чисел, мы подваливаем к двум миллиардам. Неорганизованные выступления
личности не изменяют статистических цифр. Мы знаем, что на каждый город
полагается определенное количество самоубийств. Оно строго определено
наукой. И вы через это число не перескочите...
- Посмотрим, - сказал Ракитников зловеще.
- Посмотрим, - свирепо выпятив бороду, повторил за ним Прищемихин. -
Если в этом месяце число самоубийств исчерпано - вы не повеситесь...
Жалко, я не знаю цифр...
Наступило некоторое молчание. Ракитников, весь сотрясаясь от
ненависти, от негодования, отодвинул стул и вышел в коридор. В голове
звенело, будто череп был медный, в край его били... "Старый идиот,
сволочь!" - прошептал он. За спиной его осторожно начала скрипеть дверь, -
высовывалась вытравленная водородом голова Лисиной. Ракитников кинулся в
свою комнату и повернул в двери ключ.
Дождь плюхал и плюхал. Ползли фонарные отсветы по потолку. Все еще
трясущимися пальцами Ракитников стал распутывать веревку, найденную среди
грязного белья под кроватью.
- Хорошо, хорошо, посмотрим, - бормотал он... Завязал петлю, подошел
к стене, где торчал крюк, и ноги у него ослабли...
Положив веревку на письменный стол, он вернулся к кровати, отыскал
"бычка" - окурок, затянулся, закружилась голова... Он присел на кровать.
Лег. За стеной у Прищемихина было невероятно тихо. Так прошло довольно
долго времени.
Если бы не желание доказать, досадить чертову профессору, никаких, в
сущности, серьезных оснований совать голову в петлю у Ракитникова не
находилось. Все же не довести дело до конца - слишком уж было
по-свински... Он подумал: "А ну-ка, спущу одну ногу с кровати..." Нога не
шевелилась... "В конце концов доказывать право на личность тем, что висеть
на крюке с вывалившимся языком... Глупо... Боже мой, как глупо!" Он
представил третью страницу "Красной вечерней" и внизу - три строчки
петитом о себе... Пружины кровати заскрипели, - так сильно было движение
ужаса, скорчившего его тело... "Значит - струсил, голубчик..." Ракитников
подумал... (Перед ним снова прошли все безнадежности... Серо, грязновато,