"Алексей Николаевич Толстой. Рассказы Ивана Сударева (про войну)" - читать интересную книгу автора

Москва давно отдана, - об этом сообщили населению бургомистры и старосты,
- остатки Красной Армии погибают где-то на Урале...
Андрей с досадой поднял вместе с завязшим топором сучковатое полено,
грохнул его, расколол.
Разгоревшимися глазами Василий Васильевич читал строки синенького
листка, - в нем сообщалось, что миллионная фашистская армия разгромлена по
всему московскому фронту, отступает, бросая танки, артиллерийские парки,
машины, и бесчисленными трупами своими устилает дороги и лесные дебри...
Это было как нежданное помилование после смертного приговора... Он пошел с
Андреем в избу, мимоходом, около печки, взял за плечи, повернул к себе
низенькую, полную седую стриженую женщину - свою кормилицу, у которой жил
на хуторе под видом племянника, крикнул ей в задрожавшее лицо:
- Капитолина Ивановна, оставьте уныние, заводите блины... Есть
колоссальные новости... Жив русский бог! - Прошел за перегородку и у стола
вслух прочел еще раз синенький листок... Хлопнул по нему ладонью,
захохотал: - А кто в Россию не верил? А! Кто Россию хоронить собрался?
Поднялась матушка!..
Андрей тут же рассказал, как давеча услышал гул самолета, выскочил на
двор: батюшки - наш! А он уже пролетел, и за ним, как голуби, листочки
падают...
- Я за ними бежать, по пузо в снегу, аж пар от меня... Василий
Васильевич, это все в корне меняет сущность дела...
- Разумеется, меняет все в корне! - закричал директор школы, сбегал
куда-то и положил на стол парабеллум, жирный от масла, и мешочек с
патронами. - Сколько я ночей не спал, ждал этого листочка... Все обдумано!
Начнем мстить, Андрей...
- Вдвоем-то, с одним пистолетом, а их - две роты, Василий
Васильевич...
- С чего-нибудь начинать надо. Первый человек тоже - догадался взять
острый камень в руку, а во что развернулось!
- Тогда автоматов не было, Василий Васильевич, каменные топоры да
личная храбрость...
- Ага! Личная храбрость! - Он поставил тощий палец перед носом
Андрея... Никто никогда таким еще не видел директора школы, - небольшие
глаза его сверлили, как буравы, худощавое книжное лицо с козлиной
бородкой, разгорелось, оскалилось не то от дикого смеха, не то готовясь
укусить. - Мы держим экзамен, великое историческое испытание, - говорил он
так, будто перед его пальцем сидела тысяча Андреев. - Пропадет ли Россия
под немцем, или пропасть немцу?.. На древних погостах деды наши поднялись
из гробов - слушать, что мы ответим. Нам решать!.. Святыни русские,
взорванные немцами, размахивают колокольными языками... Набат? Пушкина
любишь? Звезда эта горит в твоем сердце? Культуру нашу, честную, мужицкую,
мудрую несешь в себе? Все мы виноваты, что мало ее холили, мало ее
берегли... Русский человек расточителен... Ничего... Россия - велика,
тяжела, вынослива... А знаешь ли ты, какая в русской тишине таится
добродетель? Какое милосердие под ситцевым платочком! Какое
самоотвержение!
Василий Васильевич выговорил все это, и глаза его помягчели. Зато у
Андрея серые, широко расставленные глаза стали холодными и злыми и
осунулось моложавое лицо с задорным носом. Василий Васильевич сказал: