"Алексей Николаевич Толстой. Рассказы Ивана Сударева (про войну)" - читать интересную книгу автора

чепуха с них слезает, как нездоровая кожа после солнечного ожога, и
остается в человеке - ядро. Разумеется - у одного оно покрепче, у другого
послабже, но и те, у кого ядро с изъяном, тянутся, каждому хочется быть
хорошим и верным товарищем. Но приятель мой, Егор Дремов, и до войны был
строгого поведения, чрезвычайно уважал и любил мать, Марью Поликарповну, и
отца своего, Егора Егоровича. "Отец мой - человек степенный, первое - он
себя уважает. Ты, говорит, сынок, многое увидишь на свете и за границей
побываешь, но русским званием - гордись..."
У него была невеста из того же села на Волге. Про невест и про жен у
нас говорят много, особенно если на фронте затишье, стужа, в землянке
коптит огонек, трещит печурка и люди поужинали. Тут наплетут такое - уши
развесишь. Начнут, например: "Что такое любовь?" Один скажет: "Любовь
возникает на базе уважения..." Другой: "Ничего подобного, любовь - это
привычка, человек любит не только жену, но отца с матерью и даже
животных..." - "Тьфу, бестолковый! - скажет третий, - любовь - это когда в
тебе все кипит, человек ходит вроде как пьяный..." И так философствуют и
час и другой, покуда старшина, вмешавшись, повелительным голосом не
определит самую суть. Егор Дремов, должно быть стесняясь этих разговоров,
только вскользь помянул мне о невесте, - очень, мол, хорошая девушка, и уж
если сказала, что будет ждать, - дождется, хотя бы он вернулся на одной
ноге...
Про военные подвиги он тоже не любил разглагольствовать: "О таких
делах вспоминать неохота!" Нахмурится и закурит. Про боевые дела его танка
мы узнавали со слов экипажа, в особенности удивлял слушателей водитель
Чувилев.
"...Понимаешь, только мы развернулись, гляжу, из-за горушки
вылезает... Кричу: "Товарищ лейтенант, тигра!" - "Вперед, кричит, полный
газ!.." Я и давай по ельничку маскироваться - вправо, влево... Тигра
стволом-то водит, как слепой, ударил - мимо... А товарищ лейтенант как
даст ему в бок, - брызги! Как даст еще в башню, - он и хобот задрал... Как
даст в третий, - у тигра изо всех щелей повалил дым, - пламя как рванется
из него на сто метров вверх... Экипаж и полез через запасной люк... Ванька
Лапшин из пулемета повел, - они и лежат, ногами дрыгаются... Нам,
понимаешь, путь расчищен. Через пять минут влетаем в деревню. Тут я прямо
обезживотел... Фашисты кто куда... А - грязно, понимаешь - другой выскочит
из сапогов и в одних носках - порск. Бегут все к сараю. Товарищ лейтенант
дает мне команду: "А ну - двинь по сараю". Пушку мы отвернули, на полном
газу я на сарай и наехал... Батюшки! По броне балки загрохотали, доски,
кирпичи, фашисты, которые сидели под крышей... А я еще - и проутюжил, -
остальные руки вверх - и Гитлер капут..."
Так воевал лейтенант Егор Дремов, покуда не случилось с ним
несчастье. Во время Курского побоища, когда немцы уже истекали кровью и
дрогнули, его танк - на бугре на пшеничном поле - был подбит снарядом,
двое из экипажа тут же убиты, от второго снаряда танк загорелся. Водитель
Чувилев, выскочивший через передний люк, опять взобрался на броню и успел
вытащить лейтенанта, - он был без сознания, комбинезон на нем горел. Едва
Чувилев оттащил лейтенанта, танк взорвался с такой силой, что башню
отшвырнуло метров на пятьдесят. Чувилев кидал пригоршнями рыхлую землю на
лицо лейтенанта, на голову, на одежду, чтобы сбить огонь. - Потом пополз с
ним от воронки к воронке на перевязочный пункт... "Я почему его тогда