"Владимир Александрович Толмасов. Соловецкая повесть " - читать интересную книгу автора

Косматый ударил ладонью по колену и твердо сказал:
- За что купил, за то и продаю. А только начались тогда в
Новгороде пытки, казни и убийства всякие. Шесть недель свирепствовал
грозный царь, сам чинил надзор за пытками. Людей уродовали на дыбе,
жгли какой-то составной мудростью огненной, и они во всем сознавались.
И как тут не сознаешься... Что угодно скажешь, лишь бы не пытали
больше и кончили поскорее.
Долго и мрачно молчал Гришка Косматый, но Трифон и Еремей
терпеливо дожидались, когда он продолжит свой рассказ.
- Как-то поутру прискакал в полк стрелец стремянный и передал,
чтобы собирались все на берег Волхова без оружия, - снова заговорил
Гришка. - Пришли мы. Погода стояла сырая. Над головой тучи рваные и
черные с Ильмень-озера тащило. Везде народ. Ни шуму, ни крику. Внизу,
у берега, - большие лодки, а в них сидят и лежат люди. Новгородцы.
Дали нам в руки весла, копья и рогатины и повели к лодкам. Я очутился
в одной такой. Вместях со мной было еще человек десять стрельцов с
нашей сотни да опричник один. Так вот, забрались мы в лодку, а там
горожанин лежит весь избитый, в кровище. Рядом баба его с тремя
ребятишками малолетними. Сидят они около отца и этакими зайчатами на
нас смотрят. Баба-то плачет, а махонькие-то только поглядывают и к
матери жмутся. Опричник лодку оттолкнул, сели мы за весла и поплыли.
Спрашиваем опричника, мол, далеко ли повезем-то. Он лишь ощерился. А
как середины реки достигли, велел нам остановиться. Сам шагнул к
горожанину, пнул его под ребра и приказал подняться. Какое там, тот и
сидеть-то уж не мог. Тогда этот ирод берет его под мышки, поднимает -
а битюг здоровый, - и - раз, в воду. Только и видели мужика. Мы
обалдели. А баба заголосила. Волосы на себе рвет, одежду и все норовит
опричнику в бороду вцепиться. На наши головы проклятия страшные
посылает. Детишки тоже криком кричат. Девчушка, ну совсем титешная,
так зашлась - только ножонками сучит. А опричник орет: "Чего
расселись! Кидай и этих в воду!" И еще что-то не по-нашему, не
по-русски добавляет.
Трифону казалось, что он сам видит эту страшную картину. Косматый
тяжело дышал, словно задыхаясь от собственных воспоминаний, но уже не
в силах был замолчать, не договорив о том, что жгло ему сердце, лишало
покоя.
- Тут мы вконец опешили. Как так? За что дитев-то да бабу? Хуже
этого греха на свете нету. А тот сукин сын надрывается: "Кидайте, вам
говорят! Нето все на пытку пойдете!" Кое-кто струсил. Подхватили
сперва бабу. Она бьется, кусается, к детям тянется. Спихнули. Потом за
дитев принялись. У девчушки ножоночки брыкнули, и она, ягодка, сразу
под воду ушла. А баба с двумя еще барахтается. Опричник, дьявол,
схватил рогатину и ну колоть их. У меня волосы дыбом поднялись. Не
помню, что я закричал. Вырвал из рук соседа копье и хотел опричника на
тот свет отправить. Тут навалились на меня, связали кушаками и рот
заткнули. Опричник на меня волком посмотрел, будто я уже на пытке
перед ним. А кругом по реке множество лодок качается, и на них
стрельцы копьями машут, колют людей, которые тонуть не хотят. А вдоль
берега народ стоит, перед ним - войско; впереди всех царь на белой
лошади. Любуется Иван Васильевич делом рук своих...