"Судьба офицера. Книга 2 - Милосердие" - читать интересную книгу автора (Стариков Иван Терентьевич)26В столовой было тихо и солнечно. Свет из широкого окна падал на стол и играл в большой стеклянной вазе. На фаянсовой тарелке — ломтик хлеба, а в солонке искрилась соль. На газовой плите стоял темный жестяной чайник времен гражданской войны. Чайник принадлежал Андрею, и хозяин брал кипяток для чая только из него — прихоть фронтовика! На полу, в уголке между посудным шкафом и дверью, на коврике лежал Рекс, положив на вытянутые лапы голову и навострив уши, смотрел на окно: на створке открытой форточки сидела старая ворона и зорко следила за всем, что делалось в столовой, точно высматривала добычу. Она частенько наведывалась сюда, подолгу сидела на одном и том же месте. Сегодня она неспокойно вела себя, будто порывалась влететь в человеческое жилье, а ей мешал пес. Рекс, наверное, уловил ее беспокойство и зарычал добродушно, предупредительно. В столовую вошли Андрей и Людмила. — Чего рычишь, приятель? — спросил Оленич. — Это он приветствует гостью, — промолвила Люда показывая на ворону. — Ты есть хочешь? — Да ведь недавно обедали! — Тебе нужно набираться сил. Людмила прильнула к нему и, обняв за плечи, заглядывала ему в глаза, улыбалась и шептала: — Андрюша, я счастлива! Я никогда не была такой счастливой! — Я тоже! Даже не верится: неужели это мы с тобою? — Я никогда не была такой счастливой, — повторила Люда вдруг дрогнувшим голосом и прошептала: — И, наверное, никогда уже не буду… — Что ты, милая! Почему ты так говоришь? — Не знаю… Мне тоже не верится, что это быль, а не сон. Неправдоподобно счастливая… И вдруг ворона каркнула: карр! карр! Люда обернулась к птице: — Ах ты, старая карга! Прочь! Не накаркай нам чего… Сверху спустился Гордей, посмотрел на обнявшихся влюбленных и усмехнулся — иронично и снисходительно, как при виде малых детей, играющих в пап и мам: — Через какие преграды, через какие кордоны вы пробивались друг к другу! Словно жили в разных тридевятых царствах… Но Гордей не успел закончить насмешливую речь: в коридоре зазвонил телефон. Через мгновение послышался его встревоженный голос: — Почему раньше не сообщили? Как вы посмели нарушить установленный порядок: я должен быть сразу же поставлен в известность! Передайте анатому, пусть займется. Буду чуть позже. Люда сжала руку Андрея: — Произошло что-то ужасное: Гордей редко повышает голос на сотрудников и почти никогда не допускает раздраженности и бестактности. Оленич вздохнул: — Кто-то из наших ребят… Гордей вошел в столовую. Он был мрачен и печален. Обнял Людмилу и Оленича и тихо сообщил: — Петро Негородний скончался. — Какую весть повезу на его родину… — с болью в голосе произнес Андрей. Кубанов тоже пришел невеселый. Андрей, хорошо знавший веселый нрав своего друга, пошутил: — Неужели и тебе ворона что-нибудь напророчила? — Какая ворона? Ворона — это я, командир дивизионной разведки Кубанов! Понимаешь, я как-то решил сходить в гостиницу к Эдику, чтобы взять его с собою на переговоры с редакцией: могли возникнуть задания по западным областям Украины. При входе в гостиницу я встретил крупного мужчину со шрамом через все лицо. А в номере Эдика я заметил, что живут двое, но сожитель, как объяснил фотокорреспондент, несколько минут назад вышел. Я тогда не обратил внимания, но сегодня вдруг решил поближе познакомиться с человеком со шрамом и пошел к Эдику. Но мой парень спал мертвецки пьяный. А ведь он собирался сегодня уехать. И не уехал. Почему? Билет лежит на столе, соседа его по комнате нет, нет и вещей, — значит, укатил. И возможно, нарочно напоил Эдуарда. И чем больше я думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь, что тут что-то неладно. Может быть, Эдик кое-что прояснил бы… — Отвратительный, мерзкий тип! — проговорила Людмила и подняла глаза на Кубанова: — Извините, это ваш кадр. На какое-то время воцарилось молчание. Люда стала собирать ужин. Оленич сидел, углубившись в раздумья. Кубанов подошел к Гордею и хотел что-то сказать, но в это время вновь громко зазвонил телефон. Телефонистка звонила и звонила, пока Гордей не кинулся и не снял трубку: — Да, госпиталь. Да, квартира Криницкого. Я, Гордей Михайлович. Лях? Да, работал нормально, никаких происшествий за ним не числилось. Знакомые? Вот уж чего не знаю, так не знаю! Были ли у него знакомые, навещали его или нет? Не могу сказать. Об этом надо спросить завхоза… Да, есть такой. А что? Что-нибудь случилось? С кем он дружит? Право, не знаю. Девочка приходит… До свиданья. Пожалуйста, звоните, мы ложимся поздно. Гордей Михайлович вошел, и все настороженно обернулись к нему, но он взглянул на Оленича, и Андрей невольно поднялся: — Ты о Вите говорил? О нем спрашивали? Гордей нехотя ответил: — Не о Вите, а об этом Ляхе. Спрашивают, не приходил ли к нему парень, тракторист из дорожно-эксплуатационного управления. Некий Богдан… — Погоди, Гордей! — встрепенулась Людмила. — Это кавалер Гали! Да, он звонил несколько раз, допытывался про Галю и про Виктора, угрожал. Ревнует к Вите Галю. Оленич взволновался, подступил к Гордею: — Да не тяни ты, ради бога: что говорили о Вите? Неожиданно Рекс кинулся к двери и зарычал: на пороге появилась Галя — перепуганная насмерть, бледная, в глазах — слезы и страх. И сразу закричала: — Убили! Витю убили! Кубанов одним прыжком очутился возле нее, схватил и прижал лицом к себе, чтобы замолчала. Но она билась, вырывалась, и слышно было: — Там, в парке… Мы гуляли… А он… Богдан наскочил и ножом Витю… Ножом в грудь. Он упал… Кровь, кровь! Слава рукою закрыла рану… Скорее!.. Слава кричит там… Она с ума сойдет! Скорее сделайте что-нибудь! Гордей Михайлович кинулся ч телефону: — Дежурный врач? Немедленно карету в городской парк. Да, с носилками: там ранен Виктор. Вы слышите меня? Отдайте распоряжения, чтобы готовили все к операции. Я сам буду у стола. Кубанов схватил Галю за руку: — Девочка, быстрее бежим в парк! Мы должны быть там! Бежим! Галина сквозь рыдания бормотала: — Мне страшно… У меня перед глазами бледное лицо Вити… До сих пор вижу, как сквозь пальцы Мирославы сочится Витина кровь… — Пойдем, пойдем! — увлекал ее Курбанов. — Ты же медик, ты всегда должна быть первой там, где страдает человек… Все стихло. За широким окном столовой пламенел закат. Красное, замешанное на вечерней синеве зарево окрашивало все предметы в комнате и лица Андрея, Люды и Гордея в какой-то неправдоподобный цвет. И каждому из них на миг показалось, что мир превратился в преисподнюю и все в жизни потеряло свой смысл. Потрясение было настолько сильным, настолько глубоким, что трудно было сохранять душевное равновесие. Что-то тонкое-тонкое и хрупкое-хрупкое лопнуло в Олениче и разлетелось на мелкие колючие осколки. Он так ясно ощутил это что-то, которое разлетелось со звоном и подкосило ноги. — Люда, мне холодно. Свинцовый холод сжимает всего меня. — В постель! — громко и властно сказал Гордей. — Немедленно в постель! — Погоди, Гордей… Мне же нужно узнать все о Вите. Я выдержу, выдержу… — Немедленно ложись. Ты все будешь знать. Тебе все скажут. А пока ложись. — Нет! Я выдержу. Я должен выдержать. Они хотели свалить меня? Нет, я выстою и на этот раз… Люда, милая, прислонись ко мне. Так, хорошо. Теперь я должен выдержать: я и за тебя в ответе, не только за Витю… Во дворе прошумела машина, и Гордей выбежал из квартиры. Появился Кубанов. Он подошел к Андрею и взял его руку: — Андрюша, Витя жив. Что самое главное. Рана опасная, но он жив. — Кто?.. Кто это сделал? За что? Неужели ревность? Не верю. — Узнаем. Это мы узнаем. — Люда, спроси: в каком он состоянии? Пойди и приди. Только быстрее вернись. Слышишь? — Да, конечно. Кубанов сказал: — Мне надо отлучиться на несколько минут. Но он не успел выйти, снова зазвонил телефон. Николай бросился к аппарату. Оленич последовал за ним: теперь каждый звонок может оказаться важным. Кубанов кричал в трубку: — Алло! Алло! Кто звонит? Говорите! Алло! Вас слушают, говорите! Положил трубку. Но телефон зазвонил вновь. — Погоди, — сказал Андрей. — Это меня. — Он взял телефонную трубку и спокойно произнес: — Оленич. В ответ послышалось негромкое: — Крыж. И трубку повесили. Жар ударил в голову до корней волос. «Неужели жив тот самый трусливый Крыж?.. Зачем он вышел на меня? Я ему мешаю? Но почему так торопливо произнес фамилию и так поспешно повесил трубку? А возможно, это не он сам? Может, кто-то сообщил о нем? Нападение на Виктора — и тут же ненавистное имя: Крыж! Как это объяснить?» А что, если это удар в спину? Свалить его, сбить с ног любой ценой. Отплатить за тот страх, которому подверг Оленич в сорок втором, заставив стоять под градом пуль и среди взрывов? И за ту пистолетную пулю! «Это враг! Идет за мною следом! — лихорадочно думал Андрей, приходя в себя от неожиданности и от внезапного удара. — Враг! Настоящий, вне всяких сомнений, и к тому же — самоуверенный. Наглец, если это он сам назвался. А если сообщили о нем? Предупредили меня, предостерегли? Тогда — опасно». — Кто звонил? — спросил из столовой Кубанов. — Не знаю. Но, кажется, за мной идет по пятам враг. Тот самый трус, изменник. Убийца капитана Истомина. — Да ну?! Разве такое возможно? — Как видишь. Выходит, тогда я промахнулся, лишь повредил ему лицо. Теперь у него должна быть вывеска иной… Но каков, а? — Допустим даже — это он, так ему бы не в драку с тобой лезть, а спрятаться подальше. — А почему бы меня не спрятать? Подальше и поглубже? Может, это для него легче и удобней? — Давай сообщим куда следует. Пусть ищут. — Не надо, Николай. Мы пока ничего не знаем. Может, кто-то подкинул мне эдакую шпильку: авось кольнет немного. Я сам в этом разберусь. И сообщу куда следует в свое время. — Как знаешь. Но я бы не стал выжидать. — Ты не чувствуешь за собой ни вины перед памятью капитана Истомина, ни чувства мести, ни жажды борьбы. Видишь, он враг мой личный и нацелился мне в спину… Быстро вошла взволнованная Людмила, кинулась к Андрею, обняла его и сквозь слезы шептала: — Все хорошо, Андрюша! Все хорошо: Витя живой и рана его не опасна! Нужно немного времени, и он встанет на ноги. У него сердце хорошее, твердое, как у тебя, сказал Гордей. Операцию мальчик перенес хорошо. С Витей все в порядке. — Спасибо, дорогая. Андрей гладил ее волосы. — Спасибо, Люда, — снова проговорил он нежно и растроганно. — Ты всегда приносишь мне приятные вести, всегда возрождаешь к жизни. На следующий день Кубанов прощался. — Друзья мои, я счастлив, что побывал у вас, — растроганно заговорил он за завтраком. — Я увидел новый, неведомый мне мир. И скажу честно: что-то во мне преобразилась. Обещаю наведываться к вам — и к тебе приеду, Гордей Михайлович, и к вам, милые влюбленные. Мы с Гордеем Михайловичем завидуем вам. Но может быть, такая же радость когда-нибудь явится и к нам. |
||||||||
|